Несносный босс
Шрифт:
– Из-за Поплавского работы скопилось много.
Приехал лифт. Мы вошли внутрь и Тарновский нажал кнопку первого этажа. Ну вот. Стой теперь и нюхай его парфюм, подло ссинергирующийся с запахом тела. Ссинергирующийся? Что? Есть вообще такое слово?
Лифт резко качнулся и остановился. Это Тарновский нажал на стоп.
– Попалась, - произнес он, плотоядно усмехаясь.
И, раньше, чем я успела хоть сообразить что ответить, прижал меня к стене и съел мои губы своими. Именно съел. Так не целуют. Так заставляют потерять голову, забирают дыхание, покоряют… Так присваивают.
Пальцы мужчины
– Ты не выйдешь из этого лифта, пока не согласишься сходить со мной на свидание, - прохрипел он, оторвавшись от моих губ.
– Что мне помешает согласиться и не пойти, Тарновский?
– изо всех сил стараясь игнорировать то, как действует на меня близость его мощного, горячего, как печка, тела, выпалила я.
– То, что это будет сейчас, - ответил он.
Глава 31
Солнце медленно клонилось к горизонту, делая небо и речку сказочными. Сидя в мягком пледе у намытого яхтенного окна, я грела руку о стакан с глинтвейном и любовалась закатом. Сердце трепетало, а губы все еще горели после того поцелуя в лифте. И дышала я часто-часто, словно это случилось только что, а не примерно сорок минут назад, за которые Тарновский успел организовать нам эту белоснежную красавицу-яхту с вкуснейшим ужином из морепродуктов и ароматным глинтвейном в комплекте. Думать, что он готовился - бред. Так подгадать просто нереально, поэтому… Да, конечно, при наличии больших денег, можно все. Абсолютно все, кроме того, чтоб вот так угадать, чего бы именно мне хотелось. Какого вечера, где…
Помнит, что я люблю водные прогулки.
Сам Тарновский сидел в метре от меня и тоже любовался. Но не закатом, а мной. Не сводил с меня глаз и не замечать этого, как я делала раньше, попадая в его поле зрения, теперь было намного сложнее. Мы наедине. На яхте. В полумраке, нарушаемом лишь мягким светом свечей и закатными лучами.
Я чувствовала, как пылают мои щеки. Как десятки маленьких разноцветных бабочек с сердечками вместо глаз порхают где-то в желудке. И мозг - зрелый, рациональный мозг взрослой двадцатидевятилетней женщины, которую не раз уже предавали и этот конкретный мужчина в том числе, молчит. Вместо него говорит сердце. И оно просит, умоляет - рискни. Потому, что ты никогда и ни с кем не чувствовала так, как с этим мужчиной. Потому, что стоило тебе его увидеть и все, что давно забылось, давно перегорело, давно умерло - возродилось, вспыхнуло с новой силой. Потому, что сейчас и правда очень похоже, что он…
– Красиво… Не помню, когда последний раз встречала закат у реки.
– Да, очень.
Повернув голову, я увидела, что смотрит Дан на меня. Давно смотрит, это видно по взгляду, по выражению лица. Но я это и так знала.
Смотрит так, словно хочет поцеловать.
– У Стеф свадьба через две с половиной недели, в субботу.
– Знаю.
– Ну, конечно, - фыркнул он.
– Две заговорщицы…
– Богдан…
– Да я шучу. А, если серьезно, то горжусь ею. Возоволосая малявка смогла сделать то, чего не смог я.
Сказал он это небрежно, но
– Она это сделала частично благодаря тебе, Дан. Если бы Стефания не видела, к чему приводит иное решение, то кто знает… Да и именно ты поддержал их с Ромой.
– И ты.
– И я. Хоть немного. И очень этому рада, - я сделала паузу.
– Ты вообще понимаешь, что скоро станешь дядей?
– Честно говоря, пока с трудом. У моей малой будет свой ребенок. Ребенок с ребенком.
– Твоей маме было столько же, когда появился ты.
– Тогда все было по-другому. Другое поколение, другие времена и ситуация.
– Стеф справится. И Рома тоже. Он мне очень нравится. Смелый, решительный, умеет брать на себя ответственность. И видно, что любит ее. Это уже многое.
– Честно говоря, я ему завидую, - он сделал большой глоток янтарной жидкости из бокала, - В его возрасте я бы так не смог.
– Зато смог позже. Дан, мы все растем в разных условиях, и становимся разными людьми. Совершаем ошибки. Исправляем их либо нет. Находим в себе силы измениться либо нет.
– Я изменился?
– мужчина поймал мой взгляд.
Внутри стало больно от того, что было в его льдисто-синих глазах. Он словно приговора ждал.
– Изменился…
– Но это ничего не меняет, да?
– с горечью перебил он.
– Дан…
Я попыталась вздохнуть и не смогла. Грудь словно железными тисками сдавило. Очень больно. Словно разом закровили все шрамы на сердце, оставленные после того, как оно собралось из осколков…
– Думаешь, я сам не понимаю что такого не прощают? Да понимаю, Ален! Потому и бешусь от бессилия.
– Дан, - я обхватила руками заросшие щетиной скулы. Почувствовала, как слегка подрагивает челюсть и ходуном ходят желваки.
– Я прошу, дай мне немного времени. Пожалуйста! Слишком много всего, понимаешь? То, как ты начал… А потом как все изменилось…
– Ален, - холодные, как лед пальцы осторожно легли на мои запястья.
– Я… Я правильно понял? Это… Ты мне что хочешь сказать?
Лицо мужчины расплывалось перед глазами. Комок в горле начинал мешать говорить, а сердце колотилось так, словно я готовилась сделать шаг в пропасть.
Я придвинулась ближе, склонила голову и сама поцеловала его.
*****
Каждый вечер мы где-то гуляли. Выходные проводили вместе, целые дни кружа по улицам, заходя в уютные кафешки и ресторанчики, рассматривая картины в музеях и целуясь, как подростки, на последних рядах кинотеатров.
По офису поползли сплетни, Жанна разговаривала со мной сквозь зубы, словно я была в чем-то перед ней виновата, а через полторы недели - как раз в пятницу - объявила, что получила более выгодное предложение и вынуждена уволиться. Я молча подписала ей заявление даже несмотря на то, что днем ранее вызвала на разговор Таню и предложила ей вариант - либо она пишет заявление по-собственному желанию, либо многочисленные ошибки, допущенные ею в работе превратятся в более нежелательную для нее запись в трудовой книжке. В ответ услышала много всего неприятного про себя, но, несмотря на это, когда женщина через пару часов попросилась “по-собственному”, не отказала ей.