Несносный ребенок. Автобиография

Published by arrangement with Lester Literary Agency

Luc Besson

ENFANT TERRIBLE

Autobiographie

На протяжении многих лет люди, которые меня не знают, говорят вместо меня. Я давал интервью, и из них получилась дюжина моих портретов, но ни в одном из них я себя ни разу не узнал. Словно каждый хотел бы вылепить меня на свой манер, представить иллюстрацией собственной мечты или собственной неудачи.

Все

мы, без исключений, обладаем способностью творить, однако мало кому из нас хватает смелости ею воспользоваться. Творить – это значит предъявить себя, открыться, выставить напоказ, стать уязвимым. Красиво, но страшно. Совсем как любовь. И тот, кто на это осмеливается, зовется художником.

Его любят за то, что он отдает, и ненавидят за то, что у него хватило на это мужества. Когда оскорбляют художника, тем самым самоутверждаются. Ему пеняют на все те правила, которых он не соблюдает. На самом деле люди попрекают его из сожаления, что сами на это не осмелились.

И все же художник выставляет себя напоказ, во всех смыслах этого слова, для того чтобы мы смогли узнавать себя и расти. В каждом из нас есть частица его и наоборот. Так зачем ненавидеть то, что он открыл нам в нас самих? Когда футбольная сборная Франции стала чемпионом мира, все французы в каком-то смысле стали чемпионами мира. В искусстве все обстоит так же. Все мы немного Пикассо, Кубрик и Моцарт – при условии, что умеем их любить.

Сегодня я расскажу вам историю. Мою собственную. Доверительно. Не рассудочно. Безыскусно. Голосом ребенка. С образом мыслей ребенка. Просто грубую правду, такую, какой я ее проживал, пока время не придало ей в моих глазах особую значимость.

Надеюсь, моя история пойдет вам на пользу.

2 апреля 1974

Умер Помпиду.

Я купил «Эктахром 250» [1] .

Несколько лет назад, перечитав эту запись в моем дневнике, я вначале засмеялся.

Но потом мне стало не по себе. Я был в замешательстве.

Что происходило в голове этого мальчишки, который ставил на одну доску смерть президента Республики и покупку пленки?

С ним было что-то чертовски не так.

Год моего рождения. Конечно, я этого совсем не помню, но мы можем воспользоваться воспоминаниями тех, кто был тому свидетелем.

Это, прежде всего, мой отец Клод. Я начинаю не с самого главного, но с самого корпулентного. Он родился в Нормандии и оказался на побережье в день высадки союзных войск в июне 1944-го.

Немцы сбрасывали бомбы, от которых загорелся дом моего отца.

Все выжившие cгрудились вокруг семилетнего Клода и поспешно оставили дом, чтобы не погибнуть в пламени пожара.

Но немецкие самолеты бомбили безостановочно, и

одна из бомб настигла его семью. Погибли все, кроме Клода. Он задыхался под тяжестью защитивших его мертвых тел. С невероятным усилием оттолкнул обезглавленное тело матери, чтобы выбраться из семейной могилы. И увидел откатившуюся голову. Его мать звали Роз.

Семья была уничтожена. Из всех близких Клода в живых оставался только его отец, содержавшийся в лагере для военнопленных где-то в Германии.

Несколько дней мой отец слонялся по развалинам, пока его не ранило в ногу осколком снаряда. Тогда-то Клода подобрали американцы. Он оказался в полевом госпитале, где сдружился с мальчишкой, у которого была ампутирована нога.

Дальше начались проблемы, поскольку необходимо было найти родственника, который взял бы на себя заботу о ребенке, но в такой неразберихе установить связь с его родственниками не представлялось возможным. Из оставшихся в живых членов семьи мальчик помнил лишь несколько имен и название деревни: Сель-Сен-Дени. Властям потребовалось несколько месяцев, чтобы решить наконец этот вопрос, и маленького Клода отправили к его двоюродным братьям. Проблема заключалась в том, что в деревне жили два двоюродных брата, дяди Клода, которые совсем не общались между собой из-за давних семейных дрязг.

Один из братьев жил со своей семьей в верхней части деревни, другой – в нижней. Моего отца приняла семья второго брата, что сильно раздражало семью первого: не то чтобы они чувствовали себя обделенными нежностью этого почти осиротевшего ребенка – они выходили из себя при мысли, что именно официальный опекун будет распоряжаться наследством погибших родичей. В тот период мой отец был единственным законным наследником. Соответственно, его опекуну предстояло управлять имуществом, которое состояло из нескольких старых домов и нескольких пастбищных угодий.

Однажды отец стал свидетелем того, как семейство верхнего брата высадилось на территории нижнего. Они были вооружены палками и железными прутьями. Отец спрятался под столом и присутствовал при драке – всеобщей и семейной. Когда носы были сломаны, а мебель разнесена в щепу, верхние забрали моего отца. Победители тут же отвели его в мэрию, чтобы он поставил красивый крестик под документом, который ему подсунули. Понятно, что отец документа не читал, и, старательно выведя под ним крестик, он таким образом распрощался со всем имуществом своей семьи.

После чего новый опекун поспешил завершить его воспитание, внушив мальчику правило, единственное и абсолютное: он должен был «заткнуть пасть». Проходили месяцы, пустые и смутные, как густой туман. Клод не знал, жив ли его отец Поль. Он также не знал, что его родители перед войной развелись и Поль успел жениться на некоей Маргарите. На самом деле Поль не умер, он сидел в тюрьме.

В 1930-е годы Поль служил во французской армии. Армейский порядок и армейский дух были его костылями. Без них он не мог держаться на ногах. Когда ему было семнадцать, летом Поль отдыхал с родителями на побережье в одном старинном дворце. Однажды вечером, когда он возвращался с пляжа, швейцар протянул ему письмо, предназначенное для родителей. Юноша удивился, поскольку никто не знал, что они остановились именно в этом месте. Швейцар очень скоро понял свою ошибку: в отеле отдыхало еще одно семейство Бессонов.