Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио
Шрифт:
Последняя встреча послов (указом Президиума Верховного овета в мае 1941 г. для советских дипломатов были введены общепринятые ранги) состоялась 12 мая на квартире у Шуленбурга. Деканозов «взял инициативу и сказал Шуленбургу следующее: я говорил со Сталиным и Молотовым и рассказал им о предложении, сделанном Шуленбургом об обмене письмами в связи с необходимостью ликвидировать слухи об ухудшении отношений между СССР и Германией. И Сталин, и Молотов сказали, что в принципе они не возражают против такого обмена письмами, но считают, что обмен письмами должен быть произведен только между Германией и СССР». «О нетерпении Сталина, – пишет Г. Городецкий на основании неопубликованной записки Деканозова о встрече со Сталиным и Молотовым, – свидетельствовала его просьба, чтобы, ввиду отъезда Деканозова в Берлин в тот же день, Шуленбург и Молотов, не теряя времени, совместно набросали текст письма». [672] Но делать этого не пришлось.
672
Городецкий
«Шуленбург выслушал мое заявление довольно бесстрастно, – сообщал Деканозов, – и затем ответил, что он, собственно, разговаривал со мной в частном порядке и сделал свои предложения, не имея на то никаких полномочий. Он вел эти переговоры со мной как посол в интересах добрых отношений между нашими странами. Он, Шуленбург, не может продолжить этих переговоров в Москве с Молотовым, так как не имеет соответствующего поручения от своего правительства. В настоящее время он сомневается даже, получит ли он такое поручение. Он, конечно, сделает все, чтобы такие полномочия получить, но он не уверен, что их получит». Говорить было больше не о чем.
В начале беседы Шуленбург сказал, что только что получил с курьером письма от Вайцзеккера и Вермана, «но ничего нового или интересного в этих письмах нет». Тут он покривил душой – почта содержала неодобрение его инициатив и «совет» не предпринимать никаких самочинных действий. [673] В ответ посол вяло оправдывался, предусмотрительно не входя в подробности, а сам больше думал об уходе со службы, обустройстве нового замка и писании мемуаров, о чем прозрачно намекал Деканозову. Шуленбург и позже пытался уверить и Москву, и Берлин в необходимости и, главное, возможности решить все проблемы дипломатическим путем, но изменить ситуацию уже не мог.
673
Письма Вайцзеккера и Вермана: DGFP, D, vol. XII, p. 750-751 (№№ 485, 486). Вайцзеккер отвечал на письмо Шуленбурга от 7 мая: Там же, р. 734-735 (№ 470). Ответ Шуленбурга Верману: Там же, р. 789-790 (№ 504).
Существует интригующая история, рассказанная во второй половине 1960-х гг. маршалом Жуковым (в описываемое время начальником Генерального штаба РККА) Л. Безыменскому, К. Симонову и Е. Ржевской. Разговор зашел об известном сообщении ТАСС от 13 июня 1941 г. (опубликовано 14 июня) по поводу слухов о германских претензиях к СССР, их отклонении и неизбежной в силу этого войне. Слухи были опровергнуты как «неуклюже состряпанные пропагандой враждебных СССР и Германии сил, заинтересованных в дальнейшем расширении и развязывании войны». [674] Жуков поведал следующее: «В начале июня… меня вызвал Сталин. Когда я вошел, он сидел за своим рабочим столом. Я подошел. Тогда он открыл средний ящик стола и вынул несколько листков бумаги. «Читайте», – сказал Сталин. Я стал читать. Это было письмо Сталина, адресованное Гитлеру, в котором он кратко излагал свое беспокойство по поводу немецкого сосредоточения, о котором я докладывал несколько дней назад. «А вот ответ, читайте», – сказал Сталин. Я стал читать. Боюсь, что не смогу столько лет спустя точно воспроизвести ответ Гитлера. Но другое помню точно: раскрыв 14-го утром «Правду», я прочитал сообщение ТАСС и в нем с удивлением обнаружил те же самые слова, которые я прочитал в кабинете Сталина. То есть в советском документе была точно вопроизведена аргументация самого Гитлера». [675]
674
Перепечатано: ДВП. Т. XXIII. Кн. 2, с. 734-735 (№ 861).
675
Безыменский Л. Операция «Миф», с. 36. Версия Симонова: «Военно-исторический журнал», 1987, № 9, с. 50-51.
Вечный вопрос: можно ли этому верить?
Нет!
Почему?
«В архивах такой переписки не обнаружено, – пишет далее Л. Безыменский. – Но это ничего не значит». Очень даже значит, и расхожие ссылки на то, что документы, дескать, уничтожены, стоят немного. Можно попытаться поверить, что уничтожены оригиналы писем. Но ведь кто-то их готовил, переводил, пересылал, передавал, хранил, принимал по описи! История с секретными протоколами к пактам 1939 г., когда нашлись сначала копии, а потом и подлинники, показывает всю, мягко говоря, слабость подобной аргументации. И почему «помнил» об этом только Жуков (свидетель, замечу в скобках, весьма ненадежный), а все прочие забыли? Наконец, видимо, именно Гитлер подсказал Сталину (ТАССовский текст готовился как минимум при его непосредственном участии) такой аргумент: «Проводимые сейчас летние сборы запасных <частей> Красной армии и предстоящие маневры имеют своей целью не что
Вы в это верите? Я – нет.
Последний эпизод трагической истории встреч и невстреч, о котором хочу рассказать. Рано утром 22 июня Риббентроп делал официальное заявление Деканозову о начале войны. По воспоминаниям личного переводчика посла В.М. Бережкова, произошло следующее:
«Рейхсминистр перед объявлением об этом гибельном для нацистского рейха шаге выпил, видимо, для храбрости… Лицо его пошло красными пятнами, руки дрожали. Выслушав заявление Риббентропам том, что два часа назад германские войска пересекли советскую границу, посол резко поднялся и сказал, что германские руководители совершают преступную агрессию, за которую будут жестоко наказаны. Повернувшись спиной и не прощаясь, Деканозов направился к выходу. Я последовал за ним. И тут произошло неожиданное: Риббентроп поспешил за нами, стал шепотом уверять, будто лично был против решения фюрера о войне с Россией, даже отговаривал Гитлера от этого безумия, но тот не хотел слушать. «Передайте в Москве, что я был против нападения», – донеслись до меня последние слова Риббентропа, когда, миновав коридор, я уже спускался вслед за послом с лестницы». [676]
676
Бережков В.М. Как я стал переводчиком Сталина, с. 50-51.
Трудно вообразить более странное поведение министра иностранных дел страны, только что совершившей внезапное для противника, тщательно подготовленное нападение, гарантировавшее, как казалось, быстрый и бесспорный успех. Трудно представить и тем более объяснить, если исходить из обычных идеологем, как пытался сделать это сам Бережков: «Почему он так нервничал, этот фашистский головорез, который так же, как и другие гитлеровские заправилы, был яростным врагом коммунизма и относился к нашей стране и к советским людям с патологической ненавистью… Конечно он лгал, уверяя, будто отговаривал Гитлера от нападения на Советский Союз. Но все же что означали его последние слова? Тогда у нас не могло быть ответа. А теперь, вспоминая обо всем этом, начинаешь думать, что у Риббентропа в тот роковой момент… возможно шевельнулось какое-то мрачное предчувствие». [677]
677
Бережков В. С дипломатической миссией в Берлин, с. 102-103 (ранний вариант того же эпизода).
Не верить свидетельству Бережкова оснований нет, равно как и нет оснований принимать его объяснение. Мы знаем, что Риббентроп сопротивлялся войне, которую считал губительной для «евразийского блока» и всей своей политики в целом. Поэтому и совершил столь странный и для этого случая, и для своего ранга поступок.
Нападение на СССР – «страшная братоубийственная война двух геополитически, духовно и метафизически близких, родственных народов, двух антиатлантистски ориентированных режимов» – стало «великой евразийской катастрофой», «надиром практической геополитики и концом Хаусхофера». [678] Говорят, 22 июня в мастерской знаменитого скульптора Арно Брекера Борман повторял фразу: «Небытие в этот июньский день одержало победу над Бытием… Все закончено. Все потеряно». [679]
678
Первая цитата: Дугин А. Конспирология. М, 1993, с. 109; вторая: Presseisen E.L. Op. cit., p. 22.
679
Дугин А. Конспирология, с. 103.
Нельзя не признать, что он был прав.
А что происходило в это время на крайнем Востоке Евразии? О военных планах Японии в отношении СССР мы знаем гораздо меньше, чем о планах Германии, потому что почти ничего из ключевых документов не сохранилось. Приходится опираться на послевоенные свидетельские показания и интерпретации, а это, мягко говоря, не лучший источник. Многих авторов это не смущало, а мне вот мешает делать решительные и далеко идущие выводы.
Японский Генеральный штаб и штаб Квантунской армии работали хорошо: планы войны с северным соседом у них не только были, но регулярно обновлялись. С разведкой дело было, видимо, хуже, потому что слабости обороны Дальнего Востока под общим руководством В.К. Блюхера они себе в полной мере не представляли. Многочисленные пограничные инциденты 1933-1939 гг. частично происходили от слабой демаркации границы в пустыне, а то и вовсе от ее отсутствия, частично были разведкой боем, предпринимавшейся в основном японцами. Последней был «инцидент» на реке Халхин-Гол, спровоцированный Квантунской армией.