Несознательный 2
Шрифт:
День 30-го августа начался с серьезных проблем.
— Виктор Ильич, только что сообщение вам с авиазавода поступило, — нашел меня в цехе начальник охраны, — ваша жена арестована, следователь НКВД приглашает вас завтра к себе для беседы.
Вот тебе и раз, что там могло такого произойти, что целый следователь НКВД заинтересовался Катериной? Да и не беседа это будет, а самый настоящий допрос, со всеми вытекающими последствиями. Естественно работу в этот день я игнорировал, оформил пропуск на родственное предприятие и уже через полтора часа прибыл в химическую лабораторию при авиазаводе. Однако прояснить
— А, по жене пришел узнавать, — встретил он меня у себя в кабинете, — да, угадал, в курсе я. Сигнал на твою супругу поступил, распространяет ложные сведения о нашей красной армии. И не только на нее, еще с двоими будет следователь разбираться.
— Вот так сразу, без предупреждения? Неужели там действительно было злостное распространение слухов?
— А ты как думал, — вскинулся представитель, — это совсем не игрушки, время такое, всякие вредные слухи должны пресекаться самым решительным образом.
— Да что такого она могла там наговорить? — Удивляюсь в ответ.
— А не знаю я, — нахмурился он, — сигнал сразу в городское НКВД поступил, минуя нас. Это мне уже уполномоченный сказал, когда арест производил. Вот сам к следователю попадешь, тогда узнаешь.
Да уж, ситуация. Получается, кто-то, недовольный рассуждениями Катерины, сигнализировал через голову нашего отдела НКВД при заводе. Очень интересно, видимо этот «кто-то» хотел ударить сразу наверняка, надежды на местный отдел показалось не очень много, могут и на тормозах спустить, а вот город вряд ли без внимания такое оставит.
— Но опрос сотрудников наверняка провели по горячим следам? — Продолжаю выискивать крохи информации.
— Не опрос, а работу, с персоналом лаборатории, чтобы никаких слухов не распространялось. — Возражает начальник отдела. — Вроде бы клялись и божились, что ничего такого не было. Но черт его знает, сам понимать должен, женский коллектив, у них язык своей жизнью живет.
Ну, это он зря, Катя на фоне событий с ее отцом давно разучилась языком трепать. Нет, тут что-то другое, а главное, почему городской НКВД с радостью ухватился за этот донос, а не спустил все эти заботы на местный отдел. Ладно, завтра из «беседы» со следователем станет понятно. Да, еще надо к ее матери забежать, предупредить, в первый день, конечно, передачи не разрешат передавать, если вообще разрешат, а вот потом все может быть. Вроде бы сейчас лето, в следственном изоляторе холодно быть не должно.
Круглов, была фамилия следователя, который вел дело Катерины. Началось как обычно, сначала меня полтора часа промариновали в коридоре, и только потом следователь пригласил к себе в кабинет — плохой признак. Не могу сказать, что этот следователь чем-то отличался от большинства других, так как не имел практики общения с представителями НКВД. Но он старательно делал вид, что с грамотой у него серьезные проблемы, писал он протокол медленно, чуть ли не высовывая язык от усердия, и постоянно прочищал перо, на которое липли ворсинки. Это наверное от того, что чернильницу долго не промывали.
— Как же так, Виктор Ильич, — начал он, — Герой советского союза, дважды орденоносец, и вдруг такое?
— Извините, — делаю вид, что смущаюсь вопроса, — мне трудно ответить на этот вопрос, не зная, в чем конкретно вы меня обвиняете.
— А ты считаешь, что ни в чем не виноват? — Сразу следует вопрос.
Ага, знаем мы такой способ наезда, вот прямо сейчас начну гадать, какие прегрешения за мной водятся. Нет, товарищ, шалишь, чист я перед страной, не было ничего такого даже в мыслях.
— Вы знаете, — опять изображаю растерянного человека, — даже моя фантазия дает сбой. Вроде бы все делал для приближения победы Родины над врагом, и вдруг такие подозрения…
— Ну а вы все же припомните, — следователь снова склоняется над протоколом, — многие говорят, что ничего такого они не делали, а когда начинаешь напоминать, вдруг выявляются неприятные обстоятельства.
Задумываюсь. Кого видит перед собой человек из органов? А видит он перед собой мальчишку, ну и что, что он Герой и награжден орденами? Все равно попытается сыграть на неопытности, мол, мы все знаем, тебе осталось признаться. Или вообще вид наград пацана должен вызывать у него зависть, вроде того, что «повезло пацану на фронт попасть и там отличиться, а если бы я сам туда попал, то может быть, и наград было бы больше».
— Нет, — мотаю головой, — не приходит в голову ничего такого. И с женой тоже не припомню, чтобы хоть намек на что-то был. Профессия, знаете ли, отпечаток накладывает.
— Какой отпечаток? — Слегка усмехается он. — Неужели вы с женой совсем о своей работе не говорите.
— Вот уж о чем я с ней никогда не говорю, так это о работе, — пожимаю плечами, — вдруг где-нибудь по простоте душевной поделится секретами со своими подругами.
— Тогда о чем же вы с ней можете говорить? — Удивляется он.
— Как о чем? — Тоже отвечаю удивлением. — Разве мало о чем можно говорить со своей женой. Например, о музыке, она на пианино играть может, или о живописи, не зря художником на авиамоторном заводе работала.
— А о своем отце она говорила? — Щурит он глаза.
Хм. Вот откуда ветер дует, вспомнили кто у нее отец. Но не думаю, что это имеет значение, иначе бы сначала ее мать арестовали, скорее всего, это идет довеском, да и не попал ее отец под репрессии, успел вывести свою семью из под подозрения. Хотя факт неприятный, что-то следаку об этом известно, но не думаю, что много, так что с этой стороны ничего такого быть не должно.
— Нет, не говорила, — кривлюсь я, — вроде бы несчастный случай с ним приключился, но подробности не спрашивал, зачем лишний раз воспоминаниями душу бередить. А что там такого страшного?
— Так застрелился он, — следователь смотрит на меня с укором, вроде как супруг, а ничего про родственников жены не знаешь. На самом деле, это он так мою реакцию отслеживает.
— Да? — Поджимаю губы. — Так это как-то связано с ее отцом?
— Пока не известно, — опускает он голову, и я вижу, что разочарован моей реакцией.