Неспортивная история
Шрифт:
— Пусти, Шур… Ну, Шура… Пусти…
— Два раза уронил? Уронил. Теперь еще два штрафных круга. — И чтобы Халява его лучше понял, на каждом слове Шура отпускает Халикову чувствительные щелбаны.
— Кончай, пятиэтажный! — просит Халиков. — Ну ты, дурак, пусти…
— Я дурак?! — картинно возмущается Шура. — Это тебе за дурака. — И награждает Халяву подзатыльником, а потом, развернув, бьёт его ногой по заду.
Халиков, чудом удержавшись на ногах, отлетает метра на два, почесывает ушибленный затылок.
— Иди сюда, —
— Не пойду, — гнусаво отзывается Халява.
— Иди, хуже будет.
— Ну, кончай…
— Иди, сказал!
Халиков пробует убежать, но пятиэтажный в два прыжка догоняет его, зажимает голову Халявы под мышкой и снова учит щелбанами. Рядом, облокотившись на подоконники, стоят мои однокласснички и ни слова этому длинному кретину. Наоборот, кто-то ржет, кто-то без эмоций наблюдает, кто-то делает вид, будто его это не касается. А пятиэтажный тем временем волтузит несчастного Халикова как хочет. Тот уже ничего не говорит, только постанывает. Отделяюсь от стены и прямым ходом к Шуре. А тот:
— Это тебе за папу. — Щелбан. — Это тебе за маму. — Еще щелбан. — А это от меня лично. — Подзатыльник.
— Чего ржете? — подходя, говорю веселым наблюдателям, а затем пятиэтажному: — Ну ты, высокий, вся сила в рост ушла? Кровь до мозгов не достает?
У Шуры аж челюсть до пупа. Отпустил Халяву, смотрит на меня сверху вниз. Моя макушка ему еле до груди достает.
— Напрашиваешься, спортсменка? — оглядывается на притихших зрителей. — Гуляй отсюда, пока я добрый. — И к Халикову: — Халява, два штрафных круга!
Тот уже было сделал шаг к пятиэтажному, я встала между ними.
— Откатался, Шура, — говорю. — Ходи ногами — здоровью помогает.
— Чего, играем мы, — Халиков за спиной гнусит.
— Заткнись, — бросаю через плечо.
Пятиэтажный снова по сторонам огляделся, усмехается. В рекреации потише стало, все в нашу сторону уставились. Те, кто со спины на меня смотрели, наверное, не поняли ничего. Просто пятиэтажный дернулся вперед, шагнул, а потом вдруг на колени передо мной грохнулся и, когда я отошла в сторону, мордой пол припечатал. Мне наш массажист точку одну показывал, если туда даже пятилетний двумя пальцами что есть силы ткнет, человек как бы засыпает на несколько секунд и еще секунд сорок просыпается.
В общем, Шура на пол прилег, а я слышу, кто-то за спиной присвистнул. Оглядываюсь — Панов на меня смотрит. Лицо не то, чтоб красивое, но есть в нем что-то… Посмотрел он на меня, головой мотнул и отвернулся, наблюдает, как пятиэтажный в себя приходит. Я вернулась к своей сумке, взяла ее, полезла внутрь, чтобы руки как-то занять.
В это время Халява пятиэтажному подняться помогает:
— Шур, ты в порядке?
— Уйди, гнусь!
— Ты чего… Это ж не я, это она…
— Я тебя сегодня с твоей шмакодявкой из школы не выпущу, понял? — и замахивается.
Халява в сторону отскакивает. Шура встает,
В это время приходит училка по литературе, класс отпирает.
— Просили тебя? — подходит ко мне Халява. — Это же Шура, пятиэтажный.
— Ну и что?
— Дура ты, — говорит, — просили ее!..
И зазвенел звонок.
Звонок звенел и тогда, когда я застегнула куртку, подхватила на плечо сумку и к выходу двинула. Гляжу, в тамбуре стоит Халиков.
— Стой! — говорит. — Смотри. — И через стекло на улицу пальцем тычет.
Перед школой трамвайная линия, сразу за ней — дорога, за дорогой подворотня. У подворотни топчатся трое — пятиэтажный и еще два каких-то не из нашего класса.
— Ты бегать быстро умеешь? — интересуется Халиков.
— Ну?
— Если сразу вправо, могут и не догнать.
— А эти двое — кто?
— Лимон и Гуська… Они раньше у нас учились, теперь рядом, в пэтэу.
Мимо проходил Панов. Глянул в нашу сторону и на улицу вышел.
— Можно было бы Лёху попросить…
— Кого?
— Панова, — вздыхает Халиков. — Да он не поймет. Ему теперь примерным надо быть.
— А что?
— Да!.. — машет рукой Халява. — Он тут связался по глупости с компанией. Обворовали палатку и засыпались. Ну, Елена, наша классная, его вытащила. Взяли на поруки.
— Веселая у вас школа, я гляжу! — усмехаюсь.
— Нормальная, — вздыхает Халиков.
— Ладно, идем.
— Ты чего, чокнулась?
— Не плачь, пошли. — Открываю дверь на улицу. — Не ночевать же тут…
Спускаюсь с крыльца. Те трое меня заметили, подались вперед. Халиков плетется сзади, шагах в пяти. Лицо у него, будто на расстрел ведут.
— Ну-ка, отойдем на два слова, — говорю Шуре-пятиэтажному, двух шагов не доходя.
У того испуг в глазах, на дружков озирается. Сломался парень.
— Да не бойся, не трону, — успокаиваю.
Его приятели загоготали. Шура ухмыльнулся, делает вид, что ему море по колено:
— Идем…
Отвела его в сторону, говорю, улыбаясь, тихо, но внятно:
— Слушай, Шурик… Сам запомни и вот этим передай: если еще хоть раз ты или кто-Обудь из них Халикова пальцем тронет… Я не поленюсь, в спортшколу сгоняю, привезу своих, и с вами такое сделают! Понял меня? Я спрашиваю, ты понял?
— Да ладно, — отмахивается.
— И еще запомни, — говорю. — Если Халикова вообще кто-нибудь тронет, пусть даже не по твоей воле и ты об этом знать не будешь, получать за него придется только тебе. Персонально. Всегда.
— Да ладно, — опять отмахивается.
— Гляди, Шурик, мое дело предупредить. — Кричу Халикову: — Пошли!
Халява, перепуганный как заяц, ко мне подбегает, и мы идем.
— Халява! Иди сюда! — зовет один из тех двух, с сигаретой во рту.
— Обойдешься! — бросаю через плечо.