Неспортивное поведение
Шрифт:
ГЛАВА 24
КИНСИ
У болезни был запах. Я могла бы его описать только как смесь медикаментов, грусти и стерильного оборудования. Как только я вошла в дом, то поняла, что что-то не так.
Все из-за запаха.
Пахло так, словно в нашем доме основали больницу. Пациент — мой отец. Из-за того факта, что его состояние медленно ухудшалось, мне хотелось кричать и плакать до хриплоты.
За всю поездку Миллер не произнес ни слова.
И мне это вполне подходило, ведь последнее, чего я хотела —
Папа сидел в гостиной, с капельницей IV группы крови.
— Привет. — Я подмигнула и села на диван. — Хорошо выглядишь.
— Лгунья. — Он прищурился. — Из-за этой штуковины у меня в руке, мне холодно.
Я схватила одеяло.
— Накроешь меня этим одеялом, словно я младенец, и я расскажу твоей маме о том, как ты сбежала из своей комнаты, чтобы напиться в домике на дереве.
Я ахнула.
— Ты не посмеешь!
— Паула! — Папа может и был больным, но у него все еще были здоровые легкие.
Я вздрогнула.
Миллер рассмеялся.
Мой отец посмотрел на Миллера.
— Как долго, сынок?
— Хм-м-м, — сглотнул Миллер. — Как долго, что?
Папа усмехнулся и откинулся назад.
— О, я понимаю, как это будет, мне придется говорить начистоту. Как долго ты спишь с моей дочерью?
Миллер, к его чести, даже не вздрогнул.
— Почему вы думаете, что я с ней сплю?
Папа сузил глаза.
— Ты выглядишь слишком счастливым для человека, который обходится без секса.
— Парень не может быть просто счастлив? — Миллер пожал плечами. — Что, если я просто ловлю кайф от жизни?
— Брехня. — Папа потер нос. — Если ты причинишь ей боль, то целью моей личной загробной жизни будет преследование твоей задницы, чтобы как можно быстрее свести тебя в могилу, ты меня понял?
Миллер прикусил губу, а затем ухмыльнулся.
— Да, хорошо, если я причиню ей боль, я просто дам вам на это разрешение.
— Разрешение?
О нет. Я только собиралась сказать папе, чтобы он остановился, когда в комнату вошла мама с подносом кофе.
— Я испекла булочки.
Миллер запихнул в рот вторую, прежде чем я смогла предупредить его о том, что на вкус они хуже, чем выглядят и пахнут.
Он проглотил булочку, запил ее кофе и посмотрел на тарелку с выпечкой.
— Папа на диете без сахара, — сказала я. — Это должно помочь ему жить дольше.
— Жить дольше, хрен с два. — Папа скривился, глядя на булочки. — Если это моя последняя еда, я бы попросил все переделать. Дорогая, почему бы тебе не вернуться на кухню и не испечь печенье с шоколадной крошкой? Которая тает в середине.
Я прочистила горло. Это звучало потрясающе.
Мама положила руки на бедра.
— Но сахар…
— Я бы съел парочку таких печенюх, — сказал Миллер, поддерживая моего отца. — Честно говоря, я даже могу помочь его готовить, если вы хотите?
— Хороший парень. — Папа подмигнул Миллеру. — Я знал, что ты мне понравишься.
Ах, как легко
Миллер сжал мое плечо и последовал за моей мамой, оставив меня с папой в тишине.
Я отвернулась.
Он схватил меня за руку.
Я сжала его руку в ответ и сражалась с обжигавшими глаза слезами.
— Как команда в этом году? Ты держишь их в ежовых рукавицах, чтобы они были в форме? — Хотя я и оценила смену темы и тот факт, что он хотел сосредоточиться на мне, но хотела поговорить о нем.
— Хорошо. — Я подсела поближе, положила голову ему на плечо и выдохнула, осознав, что задерживала дыхание с тех пор, как вошла в дверь.
Отец выводил круги на моей ладони. Он пах одеколоном и лакрицей, ставлю десять баксов на то, что он припрятал в кармане несколько конфет, предназначенных для чрезвычайной ситуации.
— Знаешь, — голос папы был низким, он грохотал в его теле, и я ощущала вибрацию своим ухом, — когда ты была маленькой, то часами сидела здесь со мной. И не обязательно было включать телевизор. Думаю… — Он сглотнул. — Ну… милая, думаю, ты просто хотела быть с кем-то рядом… хоть с кем.
Я закрыла глаза, когда нахлынули воспоминания… Мой пустой желудок, звук ругани, слишком ужасное насилие, чтобы ежедневно его свидетелем могла быть маленькая девочка. Я часто сидела на своем подоконнике и заглядывала в окно комнаты Джекса, чтобы посмотреть телевизор, потому что мне не позволяли смотреть то, что я хотела. Я ненавидела, когда шел дождь, потому что тогда Джекс задвигал шторы. Однажды, хотя и шел дождь, окно не было зашторено, и хотя я промокла до нитки, но все равно там сидела.
В тот же день Джекс пригласил меня поиграть, хотя мне было всего пять, а ему пятнадцать.
Я так отчаянно нуждалась хоть в каком-то внимании, что ухватилась за возможность провести время с любым, кто будет меня слушать.
К счастью, это был Джекс, по сути самый красивый, обладающий самый золотым сердцем мужчина в этом мире, помимо моего отца. Отца, удочерившего меня.
Поэтому, когда я пришла в тот первый день, то была удивлена, увидев, что стол был накрыт для ужина, и у меня было место за столом, они всегда заботились о том, чтобы у меня было место за столом.
Я хлюпнула носом.
— Милая. Сейчас ты такая же, как и тогда, — пробормотал папа. — Тебе нужно… чувствовать, ощущать касания, чтобы тебя держали в объятиях. — Он поцеловал меня в макушку. — И, знаешь, это нормально. Нормально хотеть… чтобы тобой дорожили.
У нас с папой никогда не было таких разговоров.
Мы были похожи как личности, ведь оба использовали сарказм, чтобы защитить наши чувства, а это означало только одно: это был один из тех разговоров, которые заводят с людьми, которых любят, пока не стало слишком поздно. Никогда в своей жизни мне не хотелось так сильно сбежать.