Несравненная Кая. Сборник
Шрифт:
– Ты и вправду любишь меня, – нахмурилась Кая, – или просто хочешь стать человеком?
– Я всю жизнь готов медвежью шкуру, – взревел Бабагай, – только бы ты была со мной! Это единственное моё желание, Кая.
Ярким румянцем вспыхнули щёки девушки. Приятны ей были слова эти. Но не хотела она выдавать своих чувств перед женихом. Гордость или, скорей всего, гордыня затмила её разум.
– Послушай же моё условие, Бабагай! – Сказала она. – Я в доме буду делать мужские дела, а ты – женские. Я на охоту стану ходить, а
– Такого же не может быть! – Запричитал старый карагас. – Усмири свою гордыню, Кая!
– Выполнить твоё условие, Кая, не в моих силах. Ведь я был, есть и буду мужчиной, – с печалью ответил Бабагай. – Видно, не судьба быть нам вместе. Прощай!
Глухо хлопнула дверь. Хотела она окликнуть уходящего жениха, да не смогла преодолеть себя. В густой тьме растворилась фигура медведя.
Отпущенные на волю кони Бабагая с лёгким ржанием разбежались по равнине.
– Трижды счастлив тот, – сказал Чочу, – кто не потерял коня, друга и любовь свою!
– Ты прав, дедушка, – ответила Кая и выбежала на улицу.
Сердце приказало девушке вернуть уходящее счастье.
Долго искала она медведя. Шла босая по острым камням и колючим травам и кричала: «Бабагай! Ба-ба-гай!!!». Но никто не отвечал ей, только глухо причитало эхо: «…ай! …ай!!!».
Остановилась она от усталости на самом краю глухого соснового бора, села на поваленное дерево, и шумным потоком полились слёзы из глаз Каи, превращаясь в реку. Так оплакивала она великую потерю – любимого. Через мгновение потеряла она образ человеческий, стала огромной скалой.
Уже не одно столетие минуло. Но поныне стоит в Иркутске этот холодный памятник несчастной любви. Старожилы рассказывают, что очень давно видели у Кайской скалы огромного бурого медведя, древнего, как этот мир. Потом уже зверь никому не встречался.
А Чочу дожил свой век в горе. Последние два года перед смертью он носил к подножию Кайской скалы и к водам реки Каи ярко-оранжевые жарки. До сих пор дальние потомки тех цветов-купальниц по весне появляются здесь. А весёлый Бадма так и остался одиноким. Честно прожил он жизнь на этой земле.
До сих пор ранним утром или среди вечерних сумерек люди слышат над речкой Каей пронзительный крик: «Бабагай! Ба-ба-гай!!!». Некоторые говорят, что это шум ветра. Но разве у него такой голос? С ними спорят другие, утверждая, что это зовёт Бабагая несравненная Кая. Кто знает. Ведь и в холодных камнях порой просыпаются сердца. Потому многие часто слышат в безлюдных места чьи-то речи, стоны, плачи и задорный смех. Жизнь повсюду, и она не останавливается даже на краткий миг.
Отважный Ухэр
Родился в одной бурятской семье не сын, ни дочь, а… бычок. Долго горевали отец с матерью, да ничего не поделаешь. Надо его растить, имя ему давать. Да так и назвали
Сначала иные люди в улусе-селении смеялись над бедами родителей. А потом, даже не самые лучшие из мыслящих двуногих существ, жалеть их стали, а вскоре и привыкли к происходящему.
Стал Ухэр для всех своим. Никто уже и не обращал внимания на то, что он совсем не похож на отца с матерью. Понимал Ухэр человеческую речь. Не сразу, но и сам разговаривать научился, не хуже односельчан. А рос он очень быстро.
– Совсем взрослый я стал, – сказал однажды отцу и матери, – могу и поле вспахать, и стадо пасти…
Так и пошло с тех пор. Всему улусу помогал Ухэр. Никакой работой не гнушался. Да разве только за это уважал быка народ. Умён он был и добросердечен. Горестями и радостями делились с ним люди. У кого-то ребёнок хворает, подскажет, из какой травы отвар делать и когда её собирать… Одним словом, многим он и советом и делом помогал.
Особенно любил Ухэра добрый шаман Эжен, что на русском языке означает «владыка», и его маленькая дочь Одегон – «кудесница, волшебница». Нравился он им за весёлый задор свой, за сердце чистое, разум ясный.
– Ах, стать бы ему человеком, – вздыхала мать Ухэра, – счастливей меня не было бы никого на свете.
– Помоги нам, великий Эжен! – просил шамана отец Ухэра. – Всю жизнь буду рабом твоим и должником.
– Подрастёт моя дочь, она, верно, сможет помочь беде, – успокаивал их Эжен. – Она большой кудесницей становится.
А тринадцатилетняя Одегон и на самом деле многому научилась у Эжена. Но ни только у него, у матери-природы училась, всё старалась примечать и запоминать. Могла дождь на землю вызывать, болезни тяжкие и злые лечить, коня на полном скаку взглядом останавливать. Ей многое дано было.
Однажды возвращалась Одегон с Ухэром с пахоты и пришлось проходить им через дремучий сосновый бор. Вдруг из-за кустов выскочила стая волков.
– Садись на меня верхом, Одегон! – Крикнул Ухэр. – Крепче держись!
Дочь шамана ловко вскочила на спину быку. Выставив вперёд тяжёлые рога, он приготовился к бою. Серые разбойники мгновенно окружили их. Упорно сражался Ухэр. Через какие-то мгновения на земле уже лежало несколько поверженных волков. Стая отступила.
Но через некоторое время волки вновь начали окружать Ухэра и Одегон.
– Отдай нам девчонку, – сказал вожак стаи Ухэру, – и мы не тронем тебя!
– Можете взять её сами, когда я погибну, – ответил бык.– А пока я жив, и раны мои неглубоки.
– Спасибо тебе, Ухэр! – поблагодарила быка юная красавица. – Я понимаю язык животных и птиц. Я знаю, как ты ему ответил.
– Я не мог ответить по-другому, – сказал Ухэр и приготовился к новому бою.
– Нас здесь много, – вожак отошёл к стае, – поэтому мы не отступимся. А ты бы мог спасти свою шкуру, бык!