Несравненное право
Шрифт:
Роман требовательно тряхнул золотой головой, и Криза вскочила с места, отбросив свою шаль. Такой я ее еще никогда не видела. Нет, она оставалась оркой, но все присущее ей, и только ей, было подчеркнуто с эльфийской утонченностью. Девушка рывком распустила иссиня-черные волосы, окутавшие ее грозовым облаком, и, заломив точеные руки, вышла на середину зала. На мгновение ее глаза встретились с глазами Романа, в глубине которых вспыхнули сапфировые молнии, и орка начала танец.
Это было немыслимо! Она почти стояла на месте, только метались, как тени от костра, руки и распущенные волосы, дрожали на груди и у пояса багряные цветы каделы,
Когда отзвучал последний аккорд, замерла и Криза, безвольно опустив руки, и наступила невероятная тишина. Все смотрели только на нее, а вот я, я успела заметить два взгляда — восхищенный, горящий взгляд Уррика и отрешенный Романа, Рамиэрля, ставшего в этот миг страшно, пугающе похожим на Астени, которого я, не успев полюбить, не забыла и не забуду никогда…
— Не знаю, Шани… — император совсем не царственно примостился на подоконнике, оглядывая золотистый город с рвущимися в небо шпилями и куполами, — наверное, для кого-то это предел мечтаний, а для меня пожизненное заключение.
— Но ты мог отказаться…
— Сам знаешь, что не мог.
— Люди делятся на две категории, — вмешался Жан-Флорентин, — те, которых заставляют что-то делать другие, и те, которые заставляют себя сами. Император, — жаб с видимым удовольствием произнес титул своего друга, — принадлежит к тем, кто сам решает, что, сколько и кому должен…
— Слышал? — невесело рассмеялся Рене. — Он прав, я себя приговорил к этой короне, к городу, из которого не видно моря, к людям, в сравнении с которыми даже покойный Годой покажется находкой. Он хотя бы был настоящим врагом, а эти… клопы в постели. Таяна, Тарска, Эланд, с этим я еще смирился, но Арция… Правильно сделал мой предок, когда удрал отсюда.
— Ты можешь перенести столицу в Идакону…
— Могу, наверное, — Рене привычно отбросил со лба прядь волос, — но мне жаль Эланд, куда ринется вся эта свора, а потом, стоит мне уехать из Мунта, клопы попробуют стать скорпионами… Нет, раз уж я впрягся, придется везти до конца.
— Феликс поможет, и я, конечно…
— Ладно уж, монсигнор герцог, — Аррой еще раз улыбнулся, на этот раз удивительно светло и открыто, отчего его лицо стало совсем молодым и необыкновенно привлекательным, — когда мне будет невмоготу, я буду удирать в Таяну заниматься с тобой государственными делами… А вот что до Феликса, — лицо адмирала посерьезнело, — мне не нравится, что мы стали врать во славу Церкви, да и коронация эта… И больше всего меня бесит, что, по сути, я плачу им за помощь с Ольвией…
— Но…
— Они прекрасно знают, что я не возьму больше, чем смогу отдать. Я не мог потерять Герику, не мог мучить ее всеми этими сплетнями, пересудами. И я не мог бросить все и увезти ее за море, как мне хотелось больше всего на свете. Я должен оставаться здесь, потому что многое
— Ты защищал Герику.
— И защитил, Проклятый меня побери! Теперь ее никто не посмеет назвать ведьмой…
— Она больше ничего не может?
— Похоже, да, — Рене повертел обручальное кольцо на пальце, — и мы об этом не жалеем… Конечно, некоторые эльфийские штучки у нее получаются, — он неожиданно хитро взглянул на Шандера, — да и у меня тоже! Но она больше не Эстель Оскора.
— Что же теперь будет?
— Политика, Шани, — вздохнул Аррой, — политика. Сколько раз бывало, что кто-то выигрывал войну и напрочь проигрывал мир. Нужно договориться с атэвами, нужно так повести себя с гоблинами, чтобы никому и в голову не пришло потом, что с ними можно воевать. Да и Арция — одно слово, что империя, а один край другой сожрать готов. Ну и ройгианцы, разумеется, со своей магией никуда не делись, рано или поздно вылезут. Прошлый раз они умудрились уничтожить неугодного им Архипастыря даже без магии…
— Знаешь, я думаю, мне с «Серебряными» пока лучше остаться здесь!
— Нет, Шани, — голос Рене звучал устало, видимо, они не раз спорили по этому поводу и уже высказали друг другу все, что могли, хоть и остались каждый при своем, — ты Великий Герцог Таянский, и ты должен сделать так, чтобы Таяна и Тарска не стали придатком к Империи и Церкви, а в любой момент смогли отгородиться от них и, если нужно, вызвать подмогу…
— Из Эланда?
— Из Эланда и… из Корбута.
— Чего ты боишься? — прямо спросил герцог Гардани.
— Не знаю! Потому и боюсь. Люди склонны забывать и путать, а империя слишком велика, чтобы долго прожить… Если же Церковь вообразит, что она может вертеть императором… Мы сделали страшную ошибку, когда скрыли, чем и как именно нам помогли эльфы и Ушедшие. Представляю, что об этом будут говорить через сто лет, когда ни тебя, ни меня не будет, а Церковь останется… Ну да ладно, сам не знаю, что со мной такое, — никогда не думал о возможных несчастьях, а теперь из головы не идут… Старость, наверное…
— Скорее бремя власти. Так ты действительно не хочешь, чтобы я остался?
— Очень хочу, но ты ДОЛЖЕН ехать, и как можно скорее. За Эланд я не боюсь, Тарска — отрезанный ломоть, да и гоблины с нее глаз не спустят, а вот Таяну Максимилиан попробует перевернуть по-своему… Ты обдумал мое предложение?
— Да, — Шандер вздохнул, — я согласен, хотя Белка — единственное, что у меня есть… И, — Гардани гордо вскинул голову, — поэтому я согласен ее оставить. Не хочу превращаться в сумасшедшего отца, ненавидящего всех, кто может увести его дочь. Она должна быть свободна, и незачем ей видеть… видеть то, к чему может привести любовь.
— Шандер!
— Прости… Я рад за вас с Герикой. Честное слово рад. И за Кризу с Урриком тоже, но я все еще живой, и иногда это очень больно. Не отвечай ничего.
— Не отвечаю. Тебе налить?
— Налей…
— Царки или вина?
— Царки.
— Правильно, это куда лучше. Твое здоровье, Шани. Я очень хочу, чтобы у тебя все было хорошо, и отчего-то я уверен, что так и будет. А вот теперь ты не отвечай.
— Не отвечаю, — Шани улыбнулся и приподнял стопку. — Ты обещаешь, что последнее слово останется за Белкой? Если она и Ри… Если она выберет кого-то другого.