Нестор Махно
Шрифт:
— Первую атаку отбили, — доложил впопыхах. — Не проспали хлопцы, а то б всем крышка.
— Много их лезет?
— Бес знает.
— Что предлагаешь?
Семен понимал, что в этой неопределенной обстановке их отряду, где немало новичков, лучше отступить.
— Пока темно — в лес, — ответил он.
— В лес! — приказал Махно.
— В лес! В лис! — передавали друг другу повстанцы, направляясь к южной окраине села. Только теперь Нестор вспомнил о Тине и подъехал к почте.
— Это я, — позвал. Она тут же вышла. В белом платье, как игрушка.
— Сколько
— Найду.
— Бросай всё, и поехали!
— Зачем?
— Австрийцы напали. Едем в лес. А там видно будет.
Девушка лишь начала привыкать, что все ее капризы выполняют, мечтала о любви, нежности, и вдруг такой тон. Она вздрогнула, повела плечиками. Нестор это заметил.
— Живо! — приказал. — Если хочешь быть со мной. Нет времени!
Тина повиновалась. Он усадил ее на первую попавшуюся подводу, предупредил бойцов:
— Кто тронет — голова с плеч. Это моя жена, — и ускакал вперед. Улицы были запружены крестьянами. В темноте они тоже шли к лесу, вскрикивали женщины, плакали дети. Махно слышал:
— Не покидайте нас! Эх вы — защитнички! Что удираете? — и ему было не по себе. В этих возгласах оживала древняя мольба славянок перед нашествием орды. Потому тут долго никто и не селился, кроме хитромудрых хозяев-зимовников. Веками кочевали скифы и сарматы, гунны, печенеги, половцы, и бежали женщины с детьми, умоляли защитить…
На скаку Махно увидел, как на опушке или рядом что-то загорелось. Слышна была частая пальба.
— Что там? — спросил он возвращавшихся.
— Засада! Не пройдешь!
— Дальше есть еще одни ворота в лес.
Он тоже повернул туда, дождался бойцов из отряда Щуся, разделил их.
— Будете бить вдоль ворот, чтобы упредить вражеский огонь, — приказал. — А вы — по тому берегу Волчьей.
Повстанцы дружно стреляли. Путь был свободен.
— Федор, пропускай в первую очередь обоз! — крикнул Махно Щусю, и словно в ответ раздался встречный залп. За этими воротами в лесу тоже была засада. Нестор оглянулся. Вот это да! Никого вокруг. Все, как зайцы, удрали, бросили одного, и пули свищут. Не долго думая, он тоже кинулся назад, к ближайшей хате. Положение казалось хуже некуда: окружены со всех сторон, люди в панике, и скоро рассвет!
От волнения Махно побежал по двору в кусты, снял штаны и чуть не свалился в глубокий овраг, что явно тянулся к лесу. Оправившись, Нестор закричал:
— Как мокрые куры… вашу мать! Самые смелые — ко мне! Роздайбида, выкатывай тачанку и через полчаса лупи вокруг ворот, пока там не стихнет. Понял? А вы — за мной!
Он прыгнул в овраг, поскользнулся и в клубах пыли еле удержался на ногах. За ним, ругаясь, посыпались остальные. Перебежками они достигли леса, углубились в него и, стреляя на ходу, кинулись к воротам. Из села доносился яростный стук «максима», и на головы наступающих падали ветки, срезанные пулями.
— Стой! Не палите! — Нестор прислушался. Умолк и «максим». В лесу была странная тишина,
— Мотай к нашим, — сказал Махно первому попавшемуся бойцу. — Передай: путь свободен!
Их собралось человек сто. После всех передряг женщины, дети, многие из новеньких, испугавшись, остались в селе. Члены штаба совещались на поляне.
– Скем воюем? — спрашивал Махно. — Захваченные лошади — помещичьи, может, варты. Австрийцев пока мы не видели.
— Надо выяснить. Послать разведку. Я готов, — согласился Пантелей Каретник. — Потом и в атаку.
Его поддержали Рябко, Вакула и Чубенко.
— Какая разведка, братва? День же. Схватят на первой улице. Унас одно спасение — неприступный блиндаж! — возразил Щусь. Он, скрепя сердце, согласился на объединение отрядов, чтобы их боялись. Но затевать резню в родном селе — это не входило в его планы. Не нравилось ему и то, что прибывшие все решали в своем кругу.
— Мы не суслики, — ехидно заметил Лютый.
— Чушь собачья! Куда денете раненых, суслики? — взорвался Федор. — А село, такое красивое, вам не жалко? Мне оно, если хотите знать, дороже всех революций!
— Ты говори, да не заговаривайся, — предупредил Семен Каретник.
Федор поджал губы, но опять не выдержал:
— Немчура считает нас дикарями. Не раз слышал: «Грязные славянские свиньи». Наши очаги для них… — он плюнул. — Подпалят Дибривку и глазом не моргнут. А тут мой дед родился и прадед. Поверьте, я не трус. Мы ибез. вас побеждали, и теперь возьмем свое. Но малой кровью, тихой сапой.
— Тогда пусть решат хлопцы! — нервно сказал Махно, направляясь к ним. — Слушайте, что делать? Прятаться в блиндаже или разведать противника и наступать. Как вы считаете?
Люди подходили поближе. Он повторил вопрос. Но Федор Щусь вдруг крикнул:
— Братва! За мной в блиндаж!
Бойцы из его отряда не посмели ослушаться, молча отделились и на подводах с ранеными скрылись за вековыми дубами, осокорями.
Лицо Нестора стало землисто-желтым. Свои бьют наотмашь! По какому праву? Он ценит толковое мнение. Хоть и не без упрямства, но меняет решение. Да в конце концов, для какого дьявола они здесь мыкаются? Ради свободы тружеников? А спесивый матрос на глазах повстанцев втаптывает в грязь саму анархическую идею вольной жизни. Герой, мать твою!
— Что… будем… делать? — еле сдерживаясь, спросил Махно. Гуляйпольцы сурово смотрели на него. Это внезапное разделение, почти предательство, больно хлестануло всех.
— Каков гусь! Пошел он на…! — не выдержал Петр Лютый.
— Спокойно, земляк, — охладил его пыл Алексей Марченко. — Предлагаю проверить первые ворота в лес. Если супостат еще там — побьем или словим «языка».
Так и поступили, но неприятель и оттуда ушел. Зато повстречался весь в саже, измученный крестьянин, чью хату ночью подожгли каратели, чтобы видеть бежавших в лес повстанцев.