Нестор
Шрифт:
– Сейчас, это наша война. Мы не можем бросить их во время боя, они на нас рассчитывают. Это предательство. – сказал Васадзе.
– Но мы же так и собирались поступить. Разве нет? –сказал Ревишвили.
Васадзе и сам еще не разобрался в своих поступках. Еще две недели назад он стрелял в большевиков, потом бежал от них, а теперь собирался воевать на их стороне. Просто он не мог оставить товарищей, да и хорошего мужика Самойлова, в беде. Он будет воевать не за большевиков, а за них.
– Мы поможем им отбиться, а потом уйдем. – сказал Нико.
– Да! – поддержал его Зервас.
– Мы втроем пойдем постреляем, – сказал
– Ооо! Товарищ Веснянен идет на войну! – воскликнул Зервас.
– Если я оставлю тебя одного, ты наделаешь глупостей. Должен же кто-то присмотреть за тобой! – ответил Иосава.
К отряду подбежал Самойлов, ополченцы подтянулись и замерли в ожидании.
– Враг напал на нас с севера. Кто это мы точно не знаем, но это не легионеры. Сейчас вместе с местными товарищами выдвигаемся к окраине города и там держим оборону. Красноармейцы уже ведут бой. Ну, дорогие мои, с богом.
И большевик Самойлов перекрестился.
Бойцы высыпали за ворота казармы и по темным улицам Сызрани, бряцая оружием, бегом направились сначала в сторону вокзала, а потом свернули направо к северным окраинам города. Стрельба раздавалась уже совсем близко. Ополченцев расположили за заборами одноэтажных домов, в огородах, в канавах. Иосава с неохотой улегся на землю, пачкая костюм, в котором еще недавно гостил у сестер Макаровых. Самойлов, сжимая в руке наган, пригнувшись обходил свой отряд, подбадривая земляков.
– Не пропустим врага! Не бойтесь! Петросов тебе не впервой. Как твои ребята, все здесь?
– Здесь, товарищ Самойлов! Не пропустим!
Ожилаури и Ревишвили здесь уже не было, но никто этого не заметил.
Васадзе был спокоен. У Иосава и Зерваса вспотели руки. Им впервые приходилось стрелять, да к тому же в людей.
Лунный свет бледнел, рассвет неумолимо приближался и вместе с ним тени, высвечиваемые редкими вспышками выстрелов.
– Огонь! – выкрикнул Самойлов и ночь сразу наполнилась грохотом, пороховым дымом, кровью и смертным потом.
Ополченцы стреляли в темноту и темнота стреляла в ответ.
Иосава как будто отключился от этого хаоса, стеклянными глазами всматривался в мрак и наверное стрелял, потому что приклад регулярно толкал в плечо, а рука механически дергала затвор. Но он был не здесь. В голову лезли посторонние мысли. Хорошо, что переодел студенческий костюм. Отец им очень гордился и когда он приезжал на каникулы домой, заставлял ходить только в нем. Вспомнил однокурсника Гой-Затонского, который застрелился из-за неразделенной любви к Насте Поливановой. Она уже через месяц встречалась с другим, носила черное платье, оно красиво подчеркивало ее фигуру, а бедный Гой-Затонский лежал в гробу, тоже красиво – бледный, в студенческом сюртуке и с маленькой дыркой в виске, которую прикрыли волосами, потому что застрелился умно, из аккуратного дамского Браунинга. А попади ему в голову пуля, какими стреляют здесь, голову разнесло бы, как арбуз.
Сухие щелчки вернули Иосава в предрассветные сумерки. Кончились патроны и он никак не мог вспомнить, как заряжать винтовку, с магазинной части или со стороны затвора. Он посмотрел налево, где лежал Васадзе.
Тот плавно передергивал затвор, спокойно целился и не торопясь стрелял. Было видно,
– В кого ты стреляешь, там никого нет? – прокричал Нико.
– Потому что я их всех завалил! – запальчиво выкрикнул Зервас.
– Надо уходить отсюда. – Васадзе поднялся. – Нас обходят слева. Где Самойлов?
Все трое поднялись, подхватили свое оружие и стали отступать обратно под прикрытие городских домов. Они переступали через тела убитых бойцов. Кровь вагонными колесами стучала в висках, но чувства уже притупились – никакого сострадания, жалости.
Среди убитых ополченцев им попалось и тело командира. Самойлов лежал лицом вниз, пуля прошла на вылет. Васадзе нагнулся и вынул из мертвой руки револьвер.
– Хороший был человек. – без эмоции сказал он и протянул оружие Иосава.
– Возьми этот наган Самойлова, с ним удобнее, чем с винтовкой.
Иосава поморщился и отклонил револьвер.
– Мне не надо. И без него как нибудь обойдусь.
– Как хочешь. – Васадзе засунул наган за пояс.
Город замер, как будто вымер, ставни везде прикрыты, ворота и двери накрепко заперты. Горожане были напуганы неизведанным ранее кровопролитием. За всю свою двухсотлетнюю историю, бог миловал Сызрань. И Кубанский погром, и пугачевский бунт, все войны, которые порой сотрясали империю, обошли город стороной. Самое страшное, что могло произойти – это был пожар. Других памятных событий в городе не происходило. И вдруг, сразу, как кара небесная, стрельба, кровь, смерть от рук соотечественников. Ужас поселился в Сызрани.
Друзья скользили вдоль одноэтажных домов и заборов, как воры укрываясь в тени восходящего солнца. Стрельба все еще раздавалась со стороны вокзала, но уже реже. Утро застало побежденных бойцов, судя по всему, в центре незнакомого города. Дома здесь были побольше, двух, а кое где и трехэтажные, с претензией на стиль, с большими вывесками торговых домов и увеселительных заведений – А.Н. Пермякова и сыновья, торговля А.К. Гука, синематограф «Зеркало жизни», ресторация Касселя. Бегать по городу с винтовками стало не безопасно, победители, кто бы они ни были, в первую очередь будут отлавливать вооруженных людей. Оружие спрятали на небольшом погосте за какой-то церковью, возле могилы купца второй гильдии Стерлядкина, но револьверы оставили при себе.
Теперь надо было найти пристань, своих друзей и подходящий пароход.
– Зачем тебе два револьвера? Не тяжело носить? – поинтересовался Васадзе у Зерваса.
– А тебе зачем? У тебя ведь и так был.
– Это для Тедо или Фомы, не будут же они с винтовками бегать.
Зервас засмущался и с задержкой, но честно, признался.
– Буду стрелять с двух рук. Я читал, на Диком Западе так делали, всегда хотел попробовать.
– Ооо! Как Шатерхенд?
Зервас приятно удивился.