Нестрашные сны
Шрифт:
— Откройте глаза.
Я и не заметила, как их закрыла — наверное, чтобы лучше чувствовать, что делают этот Марк и Дегтяр. Казалось, в живот воткнули ледяные стержни и перебирают там кишки — точно подбирают нужный аккорд на гитарных струнах…
— Не спать!
Я снова распахнула глаза. Зрачки Келдыша горели — но не красным, как у Дегтяра. Белым. Или это отражение… Я скосила взгляд. Окна Института опять осветились изнутри ярким светом. Не электрическим.
— Там… что?
— Там ваша
— Кому?
— Всем.
— И… Осипенко?
— Ей — в первую очередь.
Мне это понравилась — так, что я успокоено прикрыла глаза. На секунду. Немедленно последовала команда:
— Откройте глаза!
Он что, не понимает, что я не сплю, я просто смотреть устала! Келдыш легонько встряхнул мою голову.
— Поговорите со мной!
Марк, продолжая во мне ковыряться, начал тихонько напевать.
— О чем?
— О чем хотите.
— Не хочу я с вами разговаривать. Дайте мне спокойно… А-а!
— Извините-извините-извините! — зачастил Марк.
— Я тебя сейчас укушу, — мрачно пообещал Борис.
— Только без зубов! И без рук… Смотри.
— Вижу-вижу.
А я почему не вижу? Я попыталась приподнять голову, Келдыш не пустил. Тело оживало и вместе с ним оживала и боль. Я тихонько завыла.
— Марк! — сказал Келдыш.
— А чего я? — раздраженно отозвался тот. — Я же говорил — у-сы-пить. А теперь мне очень некогда. И Борису тоже.
— Может, позвать… — начал Борис.
— Не надо, — ладони Келдыша на моих висках стали влажными. Или это мои слезы под них убежали? — Сам. Говорите, Мортимер, говорите…
Как — говорить? Я же, наверное, и говорить разучилась — только вою и скулю. Я судорожно вздохнула и услышала, как боль тихо уползает туда, откуда пришла. Выдавливается теплом, идущим от рук Келдыша. Если закрыть глаза, я, наверно, могу это тепло увидеть. Но он все не давал мне закрыть глаза.
Ну хорошо, тогда поговорим.
— Вы меня бросили.
— Да.
— Вы сговорились с ней… с Ноной. Думали, я испугаюсь за вас, и придет моя магия.
— Да.
Марк снова напевает. Струны, кажется, настраиваются, потому что все мое тело звенит и звенит мой голос, наверное, все от него уже оглохли, а ответы Келдыша падают мне на лицо, как невесомые ватные шарики: «Да. Да. Да…». Я рассказываю ему про сны и про стену, и про живые коридоры Института, и как страшно мне было одной, и про туман, и про «призраки», ха, какие же это призраки, ведь это же остаточное излучение… и про то, как я увидела маму… и про то, как я ждала его, а он все не приходил и не приходил…
Его «да» становились все тише, а пальцы на моих щеках дрожали все сильнее.
Потом Келдыш умолк.
Зато теперь я слышала всех остальных. Бориса, держащего опрокинутые
Напевавший Марк наслаждался тем, что он делает: «Редчайший случай… еще и благодарить этих придурков придется… кто ж ее так уделал… не знал, что Ловцы так долго держат болевой порог… если рванет Институт, нас всех накроет… а вот здесь мне не нравится, ну не нрависся ты мне…»
Чуть поодаль стояла целая группа людей, в том числе и маг, державший «зонт». Их мысли до меня доходили смутно, обрывками, но было понятно, что им тоже очень не по душе этот ночной штурм Института и то, что там сейчас происходит. Ничего и никому непонятно.
— Все! — торжественно сказал Марк, артистично отдергивая руки — точь-в-точь пианист, закончивший концертное выступление. — Закрывай, Борис. Игорь, можешь отпускать… Иго-орь! Игорь?
Ладони соскользнули с моего лица. Я скосила взгляд: Келдыш, уткнувшийся лбом в ткань рядом со мной, отозвался невнятно:
— Да.
— Ты чего? — подошедший Марк — белое лицо, светлые длинные волосы, в распахнутой куртке виднеется голая грудь — тронул его за плечо. Келдыш медленно соскользнул-повернулся, опершись затылком о «лежанку». Сказал, не открывая глаз:
— Ничего.
Пауза. Марк спросил — каким-то тонким, жалобно-изумленным голосом:
— Ты чего… всё на себя брал? Ты дурак или… кто? Борь!
— Сейчас.
Я сосредоточилась на ощущениях. Ничего. Казалось, ниже груди у меня просто все ампутировано. Миг — и Борис уже наклонился над нами. Заглянул в лицо Келдышу, требовательно похлопал его по щеке.
— Отстань, — отозвался тот — чуть не с полуминутной задержкой. За спиной Дегтяра болтался целитель, спрашивая жалостно:
— Борь, он у нас кто? Мазохист ли че ли?
Борис глянул на меня, улыбнулся одними губами и выпрямился.
— Отойдет.
— А… — вяло сказала я. — Вспомнила. Придется магам придумывать другой «мир иной»… Или как там это называется… Короче, другое посмертие. Потому что Пустыни больше нет.
Пауза. Уже уплывая в забытье, я услышала:
— Что она сказала? Пустыни больше нет?
— Да бредит…
— С ней все будет в порядке.
— Это вы сейчас меня успокаиваете или самовнушением занимаетесь? — огрызнулась женщина.
Молодой мужчина, стоявший у окна, негромко хмыкнул. Говорили они приглушенными голосами, хотя девушка вряд ли могла их слышать — она не спала, но и не бодрствовала, который день погруженная в лечебное забытье, которое обеспечили ей целители клиники… и ее собственная, невидимая миру магия.