Несущая огонь
Шрифт:
Путь Энди проходил мимо Джейсон Гирни Холла, и он остановился перед его темным массивом. Вокруг, повинуясь невидимому потоку ветра, танцевали деревья, покрытые молодой листвой. Вдоль его позвоночника пробежал холодок и, казалось, угнездился в животе, вызывая легкий озноб. Он поежился от холода, хотя вечер был теплым. Большая луна, напоминавшая серебряный доллар, плыла между грудами облаков; ветер гнал их по этой темной воздушной реке, будто позолоченные шлюпки. Лунный свет отражался в окнах зданий, делая их похожими на потухшие неприятные глаза.
Здесь что-то произошло, думал он. Нечто большее, чем нам говорили и во что заставляли
Мысленным взором он снова видел эту тонущую окровавленную руку — только на этот раз она ударяла по плакату, оставляя кровавый след в виде запятой… а затем плакат с треском сворачивался.
Он подошел к зданию. Безумие. Они же не пустят в аудиторию после десяти часов. И…
Я боюсь.
Да, именно это. Чересчур много тревожащих полувоспоминаний. Слишком легко убедить себя: все — выдумка; Вики почти уже готова согласиться с этим. Подопытный, вырывающий себе глаза. Кто-то кричал, что хотел бы умереть, что лучше умереть, чем это, даже если для того понадобится отправиться в ад и гореть там вечным огнем. У кого-то произошла остановка сердца, и его увезли с пугающим профессиональным умением. Скажем прямо, старина Энди, размышление о телепатии тебя не пугает. А пугает мысль, что подобное могло случиться с тобой.
Стуча каблуками, он поднялся к большим двойным дверям и попытался открыть их. За ними был виден пустой вестибюль. Энди постучал, но когда кто-то вышел из тени, он чуть не убежал. Он чуть не убежал, потому что из тени должно было появиться лицо Ральфа Бакстера или высокого мужчины со светлыми волосами и шрамом на подбородке.
Однако человек, подошедший к дверям вестибюля и высунувший сердитую физиономию, был типичным сторожем колледжа: лет шестидесяти двух, с изборожденными морщинами щеками и лбом, с настороженными голубыми глазами, слезившимися от слишком частого общения с бутылкой. На поясе у него висел большой будильник.
— Здание закрыто! — сказал он.
— Знаю, — ответил Энди, — но я сегодня утром участвовал в эксперименте в комнате семьдесят…
— Не имеет значения! По будням здание закрывается в девять! Приходите завтра!
— …и я забыл там, кажется, часы, — сказал Энди. Часов у него вообще не было. — Что скажете, а? Только быстренько гляну.
— Не могу, — как-то странно, неуверенно сказал сторож.
Ничуть не задумываясь, Энди шепнул:
— Конечно, можете. Я лишь взгляну и тут же уберусь. Вы даже не запомните, что я тут был, да?
Неожиданно странное ощущение: словно он выплеснулся из самого себя и подтолкнул этого престарелого охранника, только не руками, а головой. Охранник сделал два — три неуверенных шага назад, выпустив из рук дверь.
Энди вошел, слегка озабоченный. Голову его пронзила острая боль, тут же перешедшая в тупую, которая утихла спустя полчаса.
— Эй, как себя чувствуете? — спросил он охранника.
— А? Конечно, хорошо. — Подозрительность охранника прошла; он одарил Энди дружеской улыбкой. — Поднимайтесь и поищите часы, если хотите. Не торопитесь. Я, возможно, даже и не вспомню, что вы были здесь.
Он побрел прочь.
Энди недоверчиво посмотрел ему вслед, рассеянно потер лоб, словно успокаивая небольшую головную боль. Что он, Боже правый, сделал с этой старой перечницей? Но что-то сделал, это уж наверняка.
Он повернулся, направился к лестнице, стал подниматься. Верхний холл был затенённый
Он чуть было не ушел; казалось, лучше ничего не знать, просто забыть обо всем. Но он протянул руку, взялся за одну из дверных ручек, убеждая себя, что беспокоиться нечего, поскольку эта чертова комната заперта, ну и слава Богу.
Однако она не была заперта. Ручка легко повернулась. Дверь открылась.
Пустую комнату освещал колеблющийся лунный свет, он пробился сквозь раскачивающиеся от ветра ветки старого вяза за окнами. Света было достаточно, чтобы увидеть, что коек больше нет. С грифельной доски все было стерто, она вымыта. Схема свернута, как оконная штора, свисало лишь кольцо, за которое тянут. Энди подошёл к нему, протянул дрожащую руку, потянул за кольцо вниз.
Мозговые полушария: человеческий мозг расчленён на части и размечен, словно плакат в лавке у мясника. От одного его вида у него снова зашевелились волосы на голове, словно после приема ЛСД. В плакате ничего забавного, он вызывал тошноту, Энди слабо застонал.
Кровавое пятно было на месте; в лунном мерцающем свете оно походило на черную запятую. Печатное название, которое до эксперимента явно читалось CORPUS CALLOSUM [3] , теперь из-за пятна в виде запятой читалось COR OSUM.
3
Мозолистое тело — часть мозга (лат.)
Такая мелочь.
Такого огромного значения.
Он стоял в темноте, смотрел на плакат, и его начало по — настоящему трясти. Насколько это подтверждает реальность остального? Отчасти? Большей частью? Полностью? Или совсем не подтверждает?
Позади он услышал какой-то звук — или это ему показалось? — крадущийся скрип ботинка.
Руки дрогнули, одна из них хлопнула по плакату с таким же отвратительным чмокающим шумом. Под действием пружины плакат скрутился кверху, прогремев в темноте комнаты, похожей сейчас на шахту.
Внезапное постукивание по дальнему окну, покрытому пылью лунного света, — ветка или, может, мертвые пальцы в запекшейся крови: впустите меня, я тут оставил свои глаза, впустите меня, впустите меня…
Он плыл в замедленном сне, в замедло сне, все более уверенный, что это тот самый паренёк, дух в белом одеянии с сочащимися черными дырами вместо глаз. Сердце стояло у него прямо в горле.
Там никого не было.
Ничего не было.
Но нервы сдали, и когда ветка снова начала неумолимо постукивать, он выбежал, не позаботившись закрыть за собой дверь, пробежал по узкому коридору и неожиданно услышал топот гнавшихся за ним ног — то было эхо, отзвук его собственных быстрых шагов. Он сбежал по ступеням, тяжело дыша, перемахивая через две сразу, и оказался снова в вестибюле. Кровь стучала в висках. Воздух, проходя через гортань, покалывал, словно сухие травинки.