Несущая свет. Том 1
Шрифт:
Но тут за спиной Видо раздался резкий голос.
— Я запрещаю это! — голос принадлежал Клавдию Хилару, молча слушавшему весь разговор из затемненного угла шатра. Он бы римским эмиссаром, в чьи обязанности входило следить за каждым шагом Видо теперь, когда Бранхард был мертв. — Мой господин — Римский Наместник — не позволит тебе поступить подобным образом! Твои воины никогда не пойдут в бой за Ульриком.
— Хилар, однажды, когда ты в очередной раз неосторожно произнесешь слова: «Я запрещаю!», это может плохо кончиться: Гримельда — прежде чем я смогу вмешаться — разделает тебя, как быка, на жаркое, — мягко сказал Видо с хитрецой
Но тут вмешался Сердик, он скрепя сердце отважился вновь заговорить:
— Мой господин, мне поручено еще кое-что сообщить тебе. Люди Одберта поймали и подвергли пыткам одного из гонцов Бальдемара. Похоже, что дочь Бальдемара совершила неслыханное убийство. Она сразила в поединке считавшегося пропавшим без вести Префекта Римской конницы Валерия…
— Что?! — перебил его Хилар, медленно вставая со своего места. Он решительно двинулся вперед и остановился рядом с Видо. Шея его напряглась, так что под кожей проступили сухожилия, а флегматичное лицо начало наливаться кровью.
— Что такое ты сказал, мой мальчик? — тихо переспросил он.
— … Сильван… — пробормотал Сердик упавшим голосом, как человек, только сейчас заметивший, что сказал что-то лишнее.
Хилар повернулся к Видо.
— Убийца Сильвана! Да эта девица — настоящий мясник! Клянусь Минервой, вот теперь я чувствую, что нахожусь среди настоящих дикарей. Если все это правда, Видо, ты должен выдать нам ее для совершения казни.
Видо потребовалось какое-то время, чтобы прийти в себя. Наконец, он медленно повернулся к Хилару, пряча свои истинные чувства за сдержанной улыбкой. Но глаза его были жестки и колючи, словно острые стальные дротики.
— Хилар, у тебя прямо дар становиться мне поперек пути в то время, когда даже голодный вепрь сообразил бы, что надо убраться с моей дороги подобру-поздорову. Она не убийца. Она сразила в поединке одного из гермундуров, вторгшихся на ее землю. И не ее вина, что он оказался тем, кем оказался. Она — моя, запомни это, ты, подлый римский разбойник, и держи свои поросячьи лапы подальше от нее!
— Если бы убитый был более низкого звания, я бы уступил тебе, Видо, — Хилар был человеком, привыкшим держать в узде свои инстинкты и эмоции, и поэтому он опрометчиво решил отнестись к вспышке бешенства Видо, как к капризу вспыльчивого избалованного мальчишки. — Но она ведь убила человека, чья семья связана узами родства с самим Императором, и поэтому Рим не может оставить это просто так!
Один только юный Сердик заметил, как Гримельда медленно начала вытаскивать свой топор из-за пояса, но горло юноши так перехватило от страха, что он не мог издать ни звука.
— А я говорю «нет» и не желаю слушать никаких доводов! — сказал Видо, вновь успокаиваясь, как будто поставил в разговоре точку и этим уладил дело.
Сердик тем временем наблюдал, оцепенев, как Гримельда и топор слились в одном плавном движении. Юноша попытался предупредить чужеземца, но смог выдавить из себя только испуганный
И Сердик упал в обморок.
Видо быстро взял себя в руки и рявкнул, призывая в шатер дежурившую снаружи стражу. Часовые тут же вбежали и остановились, растерянно озираясь кругом, ошеломленные видом крови, разбрызганной повсюду, и видя все еще корчившееся на полу тело. Видо же глядел в это время на Гримельду, и взгляд его выражал любовь и гордость.
— Моя Гримельда лучше, чем пятьдесят сторожевых псов! Уберите его. И мальчишку тоже. Вот незадача! — сказал Видо, а сам про себя лихорадочно думал: «Надо похоронить этого римского слизняка в самом топком отдаленном болоте. А для них мы сочиним какую-нибудь сказку. По этому дуралею не будут особенно убиваться — он ведь был незнатного рода и не вышел чином на своей родине».
— Мальчишке перерезать горло, — добавил Видо, как будто эта удачная мысль только сейчас пришла ему в голову, пока стража выволакивала из шатра за ноги тело Хилара. Действительно, нельзя было позволить Сердику распространять всякое вранье о невесте его сына. — И пришлите мне немедленно другого гонца для срочного поручения!
Но что, если это вранье дойдет до слуха Наместника? «Я буду все отрицать, — решил Видо. Я скажу, что все это придумали люди Бальдемара с той целью, чтобы добавить блеска его имени и пошатнувшемуся авторитету. Наверняка Юлиан окажется не таким дураком, чтобы жертвовать своим влиянием в наших северных землях из-за какого-то жалкого Префекта конницы — будь он хоть трижды родственником Императора!»
Ауриана дрожала под одеялом из оленьей шкуры, прижавшись спиной к теплой коре сосны. Она увидела крадущуюся к ней фигуру, пригибающуюся к земле, чтобы слиться с ночным мраком. Когда девушка узнала по ковыляющей походке Ульрика, несущего ей миску с дымящейся похлебкой, она немного приободрилась. Одберт удвоил охрану, присматривающую за ней, после ее неудачной попытки бежать. Теперь вокруг нее дежурили десять воинов. Но они не обращали никакого внимания на Ульрика, все считали его вечно бормочущим какую-то несуразицу дурачком, поэтому парень мог беспрепятственно передвигаться по лагерю, как лесная белка.
Ульрик накормил ее похлебкой с ложки, потому что руки Аурианы были связаны за спиной прочной веревкой. Она заметила, что за юношей тянется по влажной листве что-то длинной и белое, как веревка, и поняла, что Одберт, или кто-то из его товарищей, привязал к поясу Ульрика хвост, чтобы подразнить и помучить беднягу.
— Будь благословен, добрый Ульрик, — прошептала Ауриана между глотками. — Они опять забыли накормить меня.
Ульрик ближе наклонился к ней, пяля на девушку свои грустные коровьи глаза.
— Мой брат скоро придет сюда, — зашептал он ей на ухо детским голоском, — чтобы причинить тебе большое зло.
Ауриана почувствовала, как страх сковал ее тело.
— Что ты такое говоришь, Ульрик?
— Мой брат только что сказал, что тебя отдадут не ему, а мне, и потому он страшно рассердился.
— Неужели Видо всерьез хочет сделать это?
— Нет. Он никогда не женит меня на тебе, — слова эти были произнесены без всякой обиды, скорее с чувством жалости к Ауриане. — Но отец сделал все так, что Одберт поверил ему. И сейчас собирается… собирается…