Несущая свет. Том 1
Шрифт:
Хильда взяла железные ножницы и начала стричь волосы Аурианы. Женские волосы — обиталище духов, которые мешают прикасаться к железному оружию. Когда ее тяжелые косы упали на землю, Ауриана ужаснулась на мгновение, ей показалось, что это живые страждущие существа, которые испытывают боль от того, что их отторгли от нее. И она вспомнила вдруг слова Рамис: «Никогда не забывай, что вся сила — в волосах».
«Но я нарочно забуду это! — мстительно подумала Ауриана. — Убирайся из моей памяти вместе со своей призрачной жизнью!»
Когда Хильда быстро заплела обрезанные до плеч волосы девушки в одну толстую короткую косу, Ауриана почувствовала на своем обнаженном затылке дыхание демонов. Она ощущала себя легкой,
Хильда сожгла обрезанные волосы Аурианы на костре, чтобы никто не смог подобрать их и использовать для колдовства против самой девушки или ее семьи.
— Вынесите штандарт! — раздался вдруг громкий голос из толпы. И вся местность сразу же огласилась требовательными криками, перешедшими постепенно в скандирование:
— Дочь Ясеня, веди нас в бой!
Зигреда немного поколебалась — очень уж ей не хотелось подчиняться требованиям бесчинствующей толпы. Но она была достаточно мудра, чтобы понять: этой ночью она проиграла. Поэтому жрица кивнула одному из жрецов, и тот, взяв штандарт, подошел к ней.
Штандартом хаттского войска был череп кошки, водруженный на короткое ореховое древко. Когда Ауриана приняла его из рук Зигреды, толпа разразилась таким восторженным ревом, что он, наверное, был слышен в Римской Галлии. Раскаты многоголосого громового хора постепенно затихли, и Ауриана заметила на серебряной кошачьей маске Зигреды игру светотени; кровавые отсветы костра придавали неподвижной маске причудливое, порой отвратительное выражение. И вдруг в прорезях глазниц девушка увидела живые глаза жрицы, буравящие ее. Зигреда не отводила взгляда от Аурианы, пока не убедилась, что та заметила и осознала всю глубину ее холодной ненависти.
Ауриана поняла в тот момент, что Зигреда заставит ее рассчитаться за те унижения, которым подвергся Гейзар. Она отлично знала о мстительности и злопамятности жрицы.
«Она будет плести свои сети и лелеять мысли об отмщении до тех пор, пока не найдет способа обречь меня на самую позорную и мучительную смерть».
Когда костры отгорели, и люди разошлись, Ауриана поскакала с соратниками отца к Холму Антилопы, где бы разбит лагерь Бальдемара. Ее руку жгло, как огнем, от боли в том месте, где был выцарапан знак Бога Войны, но никогда в жизни она не испытывала такой радости от ощущения боли. Клятва, данная богу, защищала ее от Видо лучше, чем любой высокий частокол. Он мог убить ее, но не существовало такой силы на земле, которая могла бы заставить ее теперь выйти замуж за одного из сыновей Видо, потому что она уже вступила в брак. Правда, временами радость от сознания этого уступала в ее душе место чувству опустошенности, и Ауриана начинала завидовать другим женщинам, у которых были простые смертные мужья.
Воины двигались неспешно, и только на второй день пути десятитысячный отряд достиг лагеря Бальдемара, расположенного на вершине холма среди буковой рощи. Прежде чем отправиться в шатер отца, Ауриана долго смотрела на лагерь Видо, который находился внизу на зеленой равнине. Он был похож на потревоженный муравейник. Римское влияние мало сказалось на самом устройстве лагеря Видо — там царил обычный для варваров беспорядок. Расположение шатров и строений было совершенно хаотичным. Римские военные повозки сновали туда и обратно через ворота лагеря, устроенные на манер подъемных ворот римской крепости.
На одной из площадок проходили, по-видимому, учения конницы.
Этот лагерь был гнойником на теле ее родины — так считала Ауриана. Ее охватило вдруг чувство безнадежности. Ведь силы Видо казались неисчерпаемыми: численность его войска, снаряжение, помощь Рима, — все это вызывало у Аурианы приступ отчаяния.
Стража
Переступив порог, Ауриана помедлила, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте. Дымоход был открыт, Бальдемар сидел в полном одиночестве у небольшого костра, сложенного из можжевеловых дров, и чертил на земле березовой веточкой план местности и расположение войск, продумывая детали предстоящей осады. Его перевязанная нога удобно лежала на ворохе шкур.
— Отец, я уже здесь.
Бальдемар даже не поднял головы. Ауриана усмехнулась, спрашивая про себя: «Слышал ли он вообще мои слова?» Но когда она подошла ближе и начала разглядывать его чертеж, вникая в суть, то так же, как и он, сразу забыла про все на свете, уйдя с головой в план предстоящей военной операции.
— Отец, а вот эти точки и штрихи — это воздвигнутое укрепление врага? — спросила Ауриана.
— Да. Раб, которого ты привезла с собой, называет такое расположение «лилия», это название придумали сами римляне. Вот видишь, как странно они вкопались в землю. Такая изломанная линия обороны похожа на пятерню. Теперь понятно, почему Видо не боится нашего штурма — он подготовил замаскированные выдвинутые укрепления, и при атаке мы попадем в ловушку. Римляне же не считают зазорным ловить противника в капкан, словно зайца.
— Должно быть, они выползали из крепости в темные безлунные ночи, чтобы незаметно рыть свои ловушки, — предположила Ауриана. — Если все это так, то, зная обычную форму «лилии», мы, наткнувшись на часть ее, сразу же определим общее расположение укрепления на местности. Таким образом, нам надо сделать разведку, а атаковать — ночью, когда мы сможем, словно змеи, проползти по-пластунски мимо всех их ловушек.
— Да. Я уже узнал, что они усиленно защищают двое ворот — Главные и Западные. По моему мнению, Юлиан потерял терпение и отказал Видо в деньгах и поддержке, так что тот не успел вырыть рвы во всех тех местах, в которых предполагал это сделать. Я знаю, что ему не дали материалов и людей, чтобы построить такую оборонительную линию перед Западными воротами, как он это сделал у трех других ворот — вот почему он усиленно охраняет их. Именно в том месте мы и должны штурмовать крепость, — это, без сомнения, единственно правильное решение. Но есть одно обстоятельство, которое я никак не могу понять… — и отец с дочерью пустились в дальнейшее обсуждение плана, так и не поприветствовав друг друга. Впрочем, ни для кого из них в этом не было ничего удивительного, потому что они привыкли к подобному стилю общения.
Солнце уже стояло в зените, струя лучи сквозь отверстие дымохода, когда Бальдемар оторвался, наконец, от своего чертежа и пристально взглянул на дочь. Несколько долгих мгновений он не отрывал от нее изучающего взгляда, а затем слегка кивнул, и на лице его отразилось полное удовлетворение.
— Моя маленькая кошечка, увлеченная охотой! — он взял ее за руки и притянул поближе к себе. — Ты прославила всю нашу семью, ты, действительно, прославила всех нас! О тебе ходят такие легенды и предания! Ты знаешь, я ужасно не люблю, когда меня превосходят хоть в чем-то! — он широко улыбнулся, но выражение его лица все равно опечалило Ауриану. Она различала следы скорби и горя в глазах отца так же ясно, как Деций слова в своей книге.
Готовящийся на костре отвар из целебных трав, который должен был помочь срастанию костей, вскипел и побежал через край сосуда, огонь по-змеиному зашипел и начал потрескивать. Ауриана бросилась к бронзовому котелку, чтобы снять его с огня, опередив отца, потому что она отлично знала, любое движение причиняет ему сильную боль, хотя он не хочет признаваться в этом. Затем она налила отвар в глиняную плошку, поставила ее на землю и уселась рядом с Бальдемаром, озабоченно поглядывая на его больную ногу.