Несущий смерть

Кинг Стивен

Кевин ожидал этого?

Нет. Но чего-то он ожидал.

— Не имею ни малейшего представления, в чем тут дело, — весело подмигнул мальчику Поп и потянулся за одной из трубок (они стояли в рядок на специальной подставке), начал набивать ее табаком, доставая последний из кисета с надписью на искусственной коже: «ОТРАВА». — И не могу разобрать твой «Полароид», знаешь ли.

— Не можете?

— Не могу, — чирикнул, как птичка Поп; сунул большой палец под проволочку, соединяющую линзы очков, дернул, и очки с лысого черепа аккуратно упали на переносицу, скрыв два красных пятна на носу. — Разбираются только старые камеры.

Из

кармана жилетки (естественно, он носил жилетку) Поп выудил спичку и прижал головку к пожелтевшему ногтю большого пальца правой руки. Да, этот человек мог ободрать туристов, даже если одну руку будет держать за спиной (при условии, что не ту руку, которой достает и зажигает спички). Кевин понял это даже в свои пятнадцать лет. У мистера Меррилла был свой шарм, он мог расположить человека к себе.

— Я говорю про полароидные камеры «Ленд». Не видел этих красавиц?

— Нет.

Поп с первой попытки зажег спичку, как, вероятно, и всегда; поднес ее к трубке. И теперь его слова посылали в воздух кольца дыма, которые выглядели очень мило, но пахли отвратительно.

— Жаль. Выглядели они как старинные камеры, которыми фотографы вроде Мэтью Брейди пользовались в начале века, во всяком случае, до того, как «Кодак» вышел на рынок с камерой-ящичком «Брауни».

— Что я хочу сказать (Кевин уже понял, что это любимая присказка Попа Меррилла), конечно, ей постарались придать нарядный вид: хромовые пластины, настоящая кожа; но она все равно выглядела старомодной, как те камеры, с помощью которых делались дагерротипы. Когда ты открывал полароидную камеру «Ленд», она раздвигалась, словно меха аккордеона, потому что для фокусировки изображения расстояние между линзами не могло быть меньше полуфута, а то и девяти дюймов. Они выглядели ужасно старомодными в сравнении с «кодаками» конца сороковых и начала пятидесятых годов и выдавали только черно-белые фотографии.

— Правда? — Кевин не ожидал, что его так заинтересует рассказ Меррилла.

— Да! — вновь чирикнул Поп, мигнув синими глазками, потому что дым попал под очки. — Что я хочу сказать, люди смеялись над этими камерами точно так же, как смеялись над «жуками-фольксвагенами», когда те впервые поступили в продажу… но они покупали «полароиды» точно так же, как покупали «ФВ». Потому что «жуки» потребляли мало бензина и ломались не так часто, как американские автомобили, а «полароиды» делали то, чего не могли ни «кодаки», ни «никоны», ни «минолты», ни «лейки».

— Мгновенные фотографии. Поп улыбнулся.

— Ну… не совсем. Что я хочу сказать, там требовалось не просто нажать на кнопку, но и самому вынимать фотографию. Никаких моторчиков не было и в помине, и они не повизгивали, как современные «полароиды». И потом, следовало приручить камеру.

— Приручить?..

— О да! — радостно чирикнул Поп, словно птичка, нашедшая жирного червяка. — Что я хочу сказать, никакой автоматики в то время не существовало. Ты выдергивал из камеры длинную полосу и укладывал ее на столе, а потом отсчитывал по своим часам ровно шестьдесят секунд. Точно шестьдесят. Если меньше, фотография получалась недодержанная, больше — передержанная.

— Это же надо! — В голосе Кевина слышалось искреннее уважение.

Не фальшивое, вызванное лишь желанием потрафить старику в надежде, что тот перестанет наконец рассказывать байки и перейдет к делу, то есть вернется от давно забытых моделей,

которые в свое время тянули на чудо техники, к его собственной камере, чертовой «Солнце-660», что лежала на верстаке между выпотрошенными часами и чем-то, подозрительно напоминающим искусственный член. Уважение было искренним. Поп это сразу понял и подумал о том, с какой огромной скоростью летит экспресс технического прогресса. У Кевина было такое выражение лица, что можно было подумать, будто ему рассказывают о чем-то очень древнем, вроде деревянных вставных челюстей Джорджа Вашингтона. А речь шла о камере, которую еще тридцать пять лет назад называли уникальной. Но, разумеется, этого мальчика тридцать пять лет назад не было и в помине, ведь еще не произошла встреча того мужчины и той женщины, благодаря которым стало возможно его появление на свет.

— Что я хочу сказать, каждая фотография состояла из двух частей, верхней и нижней, между которыми находилась миниатюрная проявочная лаборатория, — продолжил Поп, сначала медленно, но по мере того, как оживал его собственный интерес к предмету беседы, все увлеченнее и быстрее (хотя мысли о том, кто отец этого мальчика, и какой прок от такого знакомства, и что же неладно с этой камерой, так и не покидали мистера Меррилла). — По прошествии минуты ты разделял эти половинки, снимал верхнюю с нижней, очень осторожно, потому что на нижней был нанесен какой-то липкий состав, который вызывал ожоги при попадании на кожу.

— Потрясающе! — вырвалось у Кевина. Слушал он с широко раскрытыми глазами, словно рассказывали ему о туалетах типа «сортир на два очка», которые Поп и его приятели (почти всех следовало считать приятелями, потому что друзей в детстве у Попа было мало; возможно, потому, что он готовил себя к обдиранию туристов, а ребята каким-то образом это чувствовали, как слабый запах скунса) воспринимали как само собой разумеющееся.

Интересная судьба, у «камеры будущего», подумал Поп. Всего тридцать пять лет, а для этого мальчика она ничем не отличается от сортира во дворе.

— Негатив оставался на столе, а позитив, да, черно-белый, но именно черный и белый, очень четкий, лучше не придумаешь, у тебя в руках. И еще прилагался розовый пузырек размером с большой ластик, из которого следовало выдавить какой-то химический реактив с резким запахом и размазать по позитиву. Причем размазать быстро, иначе позитив сворачивался в нечто похожее на рулон туалетной бумаги.

Кевин расхохотался, сравнение показалось ему чрезвычайно удачным.

Поп помолчал, разжигая угасшую трубку.

— Какая в той камере шла химическая реакция, никто не знал, кроме сотрудников компании «Полароид», разумеется, да и то не всех, а самых доверенных. И еще: этот механизм ты мог разбирать на части.

Старик с пренебрежением посмотрел на «Солнце-660» Кевина.

— И, конечно, они часто ломались, причем в самый неподходящий момент. Однажды пришел ко мне человек с такой камерой, говорит, что она не работает, стонет, мол, теперь придется посылать на фабрику, и пройдет не один месяц, прежде чем ее вернут, и просит посмотреть. «Скорее всего я ничего не смогу сделать, — отвечал я в таких случаях. — В этих камерах разбираются только сотрудники фирмы, но посмотреть, конечно, могу». При этом я знал, что или где-то ослаб винт, или полетела пружина, или кто-то из детей засунул в ячейку для кассеты кусок орехового масла.