Нет Адама в раю
Шрифт:
– Послушай, детка, - говорил Фрэнк.
– Вот что ты делаешь, когда снял с девушки трусики, посмотри.
Или:
– Скажи мне, детка, что ты чувствуешь, когда воображаешь, что ты с девушкой, а? Ну давай, скажи мне.
А теперь, сидя напротив отца, Билл Эндикотт увидел то же выражение на его лице. Взгляд Фрэнка Боурна на лице его отца.
– Все не так, папа, - сказал он, проглотив слюну.
– Я просто - я просто ее люблю, вот и все.
С тех пор как родился Билл, Фредерик Эндикотт неоднократно повторял себе, что он никогда
– Когда молодой козлик начинает об этом задумываться, - часто повторял Фредерик, - значит, его старику пора что-то предпринимать. Когда мой сын подрастет, я возьму его с собой в Бостон или Нью-Йорк или еще куда-нибудь и отведу прямо в самый лучший публичный дом, который смогу найти. И пусть хорошая проститутка научит его всему, что необходимо знать мужчине.
– Сводите мальчишку к хорошей проститутке, - говорил Фредерик Эндикотт, - и он не будет бродить в поисках хорошенькой девочки, чтобы спать с ней. И парень удовлетворен, и молодым девушкам спокойно. Уверяю вас, если бы все так поступали, вынужденные браки вышли бы из моды.
Фредерик Эндикотт считался среди своих сверстников человеком цивилизованным и современных взглядов.
– Послушай, сын, - сказал Фредерик Эндикотт.
– Как насчет того, чтобы поехать со мной в Бостон на следующий уик-энд? Я знаю там девочек, которые дадут тебе все, что ты хочешь, без всяких условий. Не может же мой сын болтаться с какой-то канадской потаскушкой.
Этого Билл не мог вынести. Он вскочил и встал лицом к лицу с отцом.
– Я сказал тебе, что все не так, - закричал он.
– Неужели ты должен все испачкать своим развращенным умом?
Фредерик Эндикотт густо покраснел.
– Не вижу смысла разговаривать в таком тоне, Билл, - холодно сказал он.
– Но позволь мне сказать тебе кое-что. Ты хочешь развлечься с девушкой - действуй. Но запомни, мы не женимся на таких девушках, поэтому следи за собой. Эндикотты не женятся на канадских потаскушках.
На следующий вечер Анжелика опоздала ровно на двадцать минут.
Она не сказала ни слова, садясь в машину. Она просто сидела и смотрела на него.
– Ну, я сказал ей, - наконец произнес Билл.
Глаза Анжелики просияли.
– Что она ответила?
– Ничего особенного.
Глаза Анжелики с жадным блеском пожирали его.
– Но ведь что-то она сказала. Она плакала?
Билл посмотрел на нее.
– Конечно, нет, - сказал он.
– Джилл никогда не плачет. Она не верит слезам.
– Ну, так что же она сказала?
– с нетерпением спросила Анжелика.
– Ничего, говорю тебе, - сказал Билл.
– Она сказала: "О'кей", что она знала, что меня что-то беспокоит. А потом сказала, чтобы я шел домой.
– Он включил передачу.
– Я не хочу больше говорить о Джилл.
Он поехал в Олений Парк и остановил машину
– Ты ничего не забыл?
– холодно спросила Анжелика, когда он потянулся к ней.
– Что?
– Я никогда не говорила, что буду твоей девушкой.
– Но ты будешь, - резко сказал Билл и грубо притянул ее к себе.
– Ты будешь.
– Он начал ее целовать.
– Скажи это, Анжелика, скажи сейчас.
И вдруг она перестала сопротивляться, перестала действовать холодно и безразлично.
– Да, - сказала она в его губы.
– Да, да, да.
Наступила зима, которая в этом году принесла не только холод, лед и снег, но такую бедность, которой город никогда не знал.
Северо-восточная Мануфактура умерла. Казалось, что великан покатился и умер, и агония его длилась целую неделю. Однажды, когда фабрика работала как обычно, сын старого Лоренса Арчибальда, Лоренс-младший, собрал всех рабочих и объявил им, что через семь дней Мануфактура временно закроется.
– Что значит временно?
– хотели знать рабочие.
– Да. Сколько это временно?
– О, всего неделя или две, - сказал Лоренс Арчибальд младший, и рабочие поверили ему, как всегда верили его отцу.
Главы домов Арчибальдов, Этвудов и Истменов представляли отцов города, которых рабочие наделяли добродетелями справедливости и правды. "Владельцы" позаботятся о наших детях. Ничего не может случиться, если ты работаешь на Мануфактуру.
Но одна-две недели Лоренса Арчибальда младшего обернулись тремя, четырьмя, а затем шестью и в конце концов двумя месяцами, в то время как на город давила зима.
В Ливингстоне уже знали о "Депрессии". Она немного коснулась их, нанося удары здесь и там. Стало не хватать вещей, работа шла вяло, деньги приходилось растягивать, но на самом деле беспокоиться было не о чем. Мануфактура заботится обо всем; а теперь Мануфактура перестала существовать.
Бедным плохо быть в любое время, но быть бедным зимой в Нью-Гэмпшире - это выше человеческих возможностей. Но люди все-таки держались. Отдел социального обеспечения существовал всегда и находился в здании ратуши, но большинство жителей и не подозревали о его существовании. А теперь вдруг он стал точкой, где сфокусировалась их жизнь, потому что без него не было ни еды, ни одежды, ни топлива и нечем было заплатить доктору или дантисту. Гордость стала самой дорогостоящей вещью в мире, потому что лишь немногие могли себе позволить иметь ее.
Но были люди, лично которых Депрессия почти не коснулась. Например, Фредерик Эндикотт, у которого была надежная работа в Компании по энергетике и освещению, или Моника Бержерон, которая не зависела от фабрики. Их дети не питались едой и не носили одежды, выдаваемой на пособие. На самом деле, той зимой Анжелику Бержерон и Билла Эндикотта мало что интересовало помимо их двоих.
Время шло, и Билл Эндикотт худел и становился более нервным. Его мать считала, что он слишком много занимается.