Нет Адама в раю

Металиус Грейс

– Что же стряслось, братишка?
– спрашивал Эдуард.
– Видимо, ты еще мал, чтобы слушать разговоры взрослых в "Рыбаре".

– Кишка тонка, да, братец? Перебрал горькой.

– Что-то ты сегодня малость бледноват, Арман? Неужто тебе нехорошо?

– В чем дело, малыш? Грипп, что ли, подхватил?

Когда все возвращались домой обедать, Альсид так шлепнул его по спине, что Арману показалось, голова сейчас отвалится и покатится по земле.

– Мать до сих пор обижена за твою вчерашнюю выходку, - сказал Альсид. Я бы на твоем месте извинился перед

ней, прежде чем сесть за стол.

– О чем ты говоришь?
– встрепенулся Арман.

– А разве ты сам не помнишь?

– А что я должен помнить?

Альсид расхохотался и еще раз от души треснул Армана по спине.

– Пожалуй, впредь пусть лучше за тебя пьют братья, - предложил Альсид.
– Значит, ты и вправду был вчера пьянее, чем я думал. Ты проявил излишнее беспокойство по поводу маман.

– Да?

Альсид ткнул его под ребра.

– Маман вовсе не на сносях, - ухмыльнулся он.
– И, слава Богу, пока не собирается.

Арман пришел в ужас.

– Неужто я ее об этом спросил?
– пролепетал он.
– Прямо в глаза?

– Да, парень, - покачал головой отец.
– Именно так ты и сделал. Так что, давай, иди и помирись с ней, если хочешь, чтобы все было в порядке. Эх, сейчас холодного пивка попьем! Как мне его не хватает.

Ты даже не представляешь, насколько ты прав, папа, подумал Арман, когда они входили в дом.

Два дня спустя Омер Кормье приехал навестить Аурелию и привез свежие новости. Англия вступила в войну с Германией.

– Франция, Англия, Италия, все как с цепи сорвались, - сплюнул Зенофиль.
– Весь мир взбесился. Когда это кончится?

Все это время Армана преследовали видения. Он грезил наяву. Копаясь в черной земле, он видел кровь, а глядя на братьев, могучих и пышащих здоровьем, он видел окровавленные трупы. Глядя на мать и сестру, раскладывающих еду по тарелкам или вышивающих, он видел как они лежат, раскинув ноги, под немецкими офицерами в форменных мундирах - их рты раскрыты в беззвучном крике. По ночам его мучили кошмары, от которых Арман просыпался с головной болью и в холодном поту, больной и измученный. Впервые в жизни Арману Бержерону стало страшно, и ему понадобилась неделя, прежде чем он осознал, что должен сделать.

На следующую ночь, чуть позже полуночи он взял все свои сбережения и ушел из дома. Всю ночь и часть утра он шел, не останавливаясь, пока не добрался до города Сен-Жан Баптист, где сел на поезд, следующий в Монреаль.

В четыре часа дня он уже принес присягу на верность британской армии и лишь тогда сел писать письмо матери.

Он признался, что соврал вербовщику про свой возраст, но приписал, что надеется, Берта поймет причину его побега и не станет судить слишком строго.

"Если немцы высадятся в Канаде, - писал Арман, - им теперь придется убить меня, прежде чем хоть один волос упадет с твоей головы и хоть один из этих гадов прикоснется к моей сестре".

Отправив письмо, Арман воспрял духом и почувствовал себя легко впервые с той минуты, как дедушка возвестил о вступлении Франции в войну с Германией.

Теперь он тоже

причастен к войне. Он стал частичкой общей силы Франции и Англии. Ему выдадут стальную каску, мундир и ружье, и он уложит первого встречного немца, когда тот даже не заподозрит о грозящей ему опасности. Ничего сложного тут нет, подумал Арман, не труднее, чем подстрелить оленя. От него потребуется только выдержка, умение бесшумно подползти к жертве, а потом: бах-бах! Фрицы будут дохнуть как мухи. Война быстро закончится, и Арман возвратится домой героем, увешанным медалями. Вот тогда он гордо прошагает к дому Жана Дюплесси и громко скажет, что пришел за Сесилией. Они поженятся и ему больше не придется сносить унижения и издевательства, а потом он выстроит новый дом на земле, которую ему обещал отец.

Много лет спустя Арман вспоминал, как он мечтал в тот день, когда записался добровольцем в армию. Британская армия сыграла с ним злую шутку. Уже в тренировочном лагере врач определил, что у Армана проколота барабанная перепонка, да и зрение не соответствует норме. Его отправили в школу, потом определили пекарем, и ближе всего к немцам Арман находился во Франции, когда выпекал хлеб в одном из госпиталей далеко-далеко от линии фронта.

Арман Бержерон так и не вернулся в Канаду фронтовиком-героем. И на Сесилии Дюплесси жениться ему тоже не пришлось.

Глава вторая

Что-то слишком это затягивается, подумала Моника Бержерон. Просто чересчур. Если верить доктору Саутуорту, Арман должен был умереть еще год назад, а он до сих пор цепляется за жизнь. В спальне бесстыдство, в доме вновь просто насилие над ней и над ее ребенком.

Будь у Армана хоть капля гордости, подумала Моника, он бы перестал бороться, и ушел в луший мир тихо и незаметно. Хотя бы, чтобы дочку не мучить.

Бог - свидетель, Моника не рассчитывала на понимание со стороны Армана, но ведь об Анжелике, которую он якобы любит, Арман мог бы подумать!

Моника с остервенением драила медный тазик, в котором принесла перепачканное белье. Она чистила его до тех пор, пока покрасневшие руки не защипало от хлорки.

Одиннадцать часов ночи, а работы у нее непочатый край. Только часа через два она наконец сможет погасить свет и лечь в постель.

Жалкий мерзавец, думала Моника. Когда же он все-таки даст дуба? Чего тянет, ведь все равно это случится. Почему не сейчас? Не сегодня. О нет, Арман не таков. Несмотря на все ее ухищрения, он выживет. Назло ей. Просто, чтобы насолить.

Моника склонилась над ванной и принялась выкручивать простыни и тряпки, которые вымачивала. Закончив, она отнесла их на кухню и бросила в стоявший на печке чан, чтобы прокипятить. Огонь в топке угасал, и Моника пошла на заднее крыльцо, чтобы набрать в ведерко угля.

Снаружи сразу пробрало холодом и она злорадно улыбнулась, подумав, как мерзнет наверху Арман. Хотел ее надуть, ее-то! Притворился спящим, чтобы труднее было чистить за ним и менять простыни.

Принеся ведерко с углем в кухню, Моника кинула взгляд на потолок, мысленно представив себе открытое окно наверху в спальне.