Нет худа без добра
Шрифт:
Нетта закатила глаза, но улыбнулась.
– Представляю себе, – сказала старая домоправительница, как будто она уже привыкла к тому, что этот Гейб, или как там его, изображает из себя медика.
Когда женщины остались одни, Корделия налила немного светло-янтарного вина в каждый стаканчик.
– Знаете, он готовит его сам. Из малины, бузины, яблок, груш. Не только из одуванчиков. Вы должны посмотреть подвал – он превратился в самый настоящий винный погреб.
Нола пригубила. Великолепное вино. Как будто появившееся из сказки, божественное, волшебное – от него
– Я чувствую себя, как персонаж в пьесе "Мышьяк и старый коньяк". – Ноле показалось, что собственный голос доносится откуда-то издалека. – Знаете, там, где свихнувшиеся старые леди заманивают свои жертвы в гостиную и предлагают им бокал отравленного вина из бузины, а потом закапывают в подвале.
Корделия засмеялась, ее смех был похож на звон серебряных колокольчиков.
– Это вино не отравлено, уверяю вас.
– Я знаю. – Нола немного протрезвела. – Думаю, для вас я давно умерла и похоронена. То есть теперь, когда шум вокруг книги Грейс порядком утих, а библиотека построена, вам не придется больше беспокоиться о том, что я нарушу ваш покой.
Эти слова, честные и простые, казалось, неслись ниоткуда, как осы из случайно потревоженного кем-то гнезда. Рот у Корделии сжался.
– Не вижу никакого смысла в том, чтобы…
– Неужели мы не можем быть честны друг с другом? – Нола говорила ровным голосом, но Корделия уловила напряженность, внезапно возникшую между ними. – Весь этот разговор о библиотеке, о моем прекрасном проекте… Но я ведь знаю, что вы очень злитесь на меня… Иначе почему сделали так, что мое имя вообще не упоминается в связи с библиотекой?
– Если мне не изменяет память, именно вы предложили держать это в секрете! – резко ответила Корделия.
– Тогда это имело значение – если бы я сказала что-то в то время, библиотека могла быть не построена.
– Вы хотите сказать, что собираетесь отменить нашу сделку? – в голосе Корделии послышалась тревога.
– Нет. – Нола почувствовала слабость, ее внезапный порыв утих. – Вы выполнили свою часть нашего соглашения, и я выполню свою. Поверьте, я приехала сюда не для того, чтобы причинять вам неприятности.
– Слышала, вы неплохо устроились. – Глаза Корделии стали еще более колючими и более голубыми, похожими на сапфиры, уложенные на бархат. – Ваше новое дело идет хорошо?
– Достаточно хорошо, так что осенью я смогу послать своих девочек в новую школу. – Нола выпрямилась. – Я спроектировала пристройку для Бродвелла, а они за это согласились обучать моих девочек.
– Идея бартера принадлежала вам… или им? Нола улыбнулась.
– Можно сказать, я подтолкнула их в этом направлении.
– Могу представить… – Миниатюрная женщина, сидевшая рядом с ней, звонко расхохоталась. – Вы напоминаете мне…
Она осеклась.
В тишине раздавался лишь спокойный приглушенный стук часов с маятником где-то в глубине дома да негромкое жужжание старенького кондиционера. Снова послышалась музыка, на этот раз это был Шуберт. Может быть, Нетта оставила включенным радио?
Наконец
– У меня есть снимок музея, недалеко от Копенгагена, который Юджин сделал, когда мы в последний раз ездили в Европу, – он говорил, что если когда-нибудь построит дом своей мечты, он будет выглядеть именно так.
Корделия смотрела не на Нолу, а в какую-то точку поверх ее головы. Глаза блестели, но, вероятно, это было лишь отражением света люстры на ее тонком лице.
– Музей современного искусства в Луизиане, – сказала Нола, улыбнувшись тому, что в Дании тоже есть Луизиана. – Йорген Бо был его архитектором. Я всегда хотела увидеть именно этот музей…
– Он на самом деле изумителен… Надеюсь, вы когда-нибудь его увидите. Потому что при первом взгляде на ваш проект я подумала именно об этом музее в Луизиане. Не о самом музее, а о его духе. Думаю, завтра вы убедитесь в этом, когда посетите нашу библиотеку.
Нашу. Это слово повисло в воздухе между ними.
– Я должна идти, – сказала Нола, – уже поздно. К тому же мне еще надо устроиться на ночлег.
Она поднялась с трудом, ощущая, что оттоманка, восточный ковер под ногами и даже стены давят на нее своей тяжестью.
И тут что-то вполне реально надавило на нее – маленькая ручка, легкая, как крылышко мотылька, но удивительно сильная.
– Не уходите. – Впервые Корделия улыбнулась искренне, и эта улыбка озарила ее лицо сиянием, которое Нола за всю свою жизнь видела лишь однажды – на лице своего отца. Что-то сжало ее горло, а глаза защипало. – Я очень хочу, чтобы вы познакомились с одним человеком, – продолжала Корделия, – он мой близкий друг, я говорила вам о нем – Габриэль Росс. – Она подняла ликерный стаканчик, словно предлагала тост. – Он придет с минуты на минуту. Я уверена, что он тоже будет рад встретиться с вами. Вы ведь останетесь на ужин, не так ли?
– Ханна, я так рада, что ты смогла приехать!
Корделия протянула руку и была приятно удивлена твердостью ответного рукопожатия. Этого трудно было ожидать от девушки, одетой совсем как хиппи, которыми так увлекалась Грейс в этом же возрасте – джинсы и мешковатая черная хлопчатобумажная блузка. Длинные темные волосы обрамляли продолговатое нежное лицо.
– Они не смогли найти для меня приходящую няню.
Одураченная невозмутимым выражением лица Ханны, Корделия на миг смешалась, но потом поняла, что Ханна привыкла так шутить, и рассмеялась. Стоявшая рядом с ней Грейс тоже засмеялась и шутливо толкнула Ханну в бок.
Когда Ханна, Крис, Грейс и Джек вошли в дом, Корделия почувствовала, что, вопреки ее страхам, все будет отлично.
Крис, которому исполнилось шестнадцать, стал еще выше, чем при их последней встрече. Он чуть поправился. Корделия, правда, подумала, что было бы неплохо, если бы завтра на церемонии открытия на нем было надето что-нибудь другое, а не сегодняшние шорты и майка. Вскинув голову привычным движением, он убрал с лица шелковистые каштановые волосы и протянул Корделии ладонь, протрубив густым баритоном, появившимся у него недавно: