Нет худа без добра
Шрифт:
– Это не подарок, – голос Нолы слегка дрожал. – Надеюсь, что ты поступишь правильно. Позаботься, чтобы эти письма не использовались в дурных целях.
– Не беспокойся об этом.
– Моя мать… После его смерти она тяжело заболела. Она болела очень долго.
Казалось, Нола обращается к ажурной металлической настольной лампе, стоявшей за плечом Грейс, на ее прелестном лице застыло отсутствующее выражение.
Грейс знала об этом, но произнесла:
– Расскажи мне о своей маме.
– Эмфизема легких. Когда они поставили диагноз в первый раз, мне было всего двенадцать и я даже не
– Мне очень жаль.
– Она прожила достаточно долго, чтобы увидеть, кем стал Джин Траскотт. Героем, легендой. Тот самый человек, который написал книгу о Кеннеди – я забыла его фамилию, – написал его биографию. И статьи в журналах, и научные очерки. Мама не пропустила ни одного из них. Она лежала в постели, не могла даже поднять голову, но читала все до последнего слова. Иногда я замечала, что она морщится, как будто не соглашаясь. А иногда я видела слезы у нее на глазах, словно она заново переживала то, что описывает автор. Мне бы хотелось, чтобы она смогла прочитать твою книгу – в законченном виде, когда ты расскажешь всю правду.
Слезы жгли лицо Грейс.
– А как же твое обещание? Нола выпрямилась.
– Я также обещала всегда помнить о том, что он и моя мать значили друг для друга. И твоя книга расскажет об этом. Она не сделает его менее великим… Просто он станет более человечным.
Грейс, подумала Нола, возможно, не осознает, на какую жертву я иду. Библиотеку, спроектированную мною, могут и не построить после того, как будут опубликованы эти письма. Корделия Траскотт не позволит внебрачной дочери своего мужа принять какое-либо участие в создании его мемориала.
Нола не стала говорить Грейс об этом. Письма принадлежали маме, но библиотека была ее детищем. Еще существовала возможность, что именно ее проект будет выбран – если Мэгвайр станет держать язык за зубами относительно автора. Чем меньше людей будут знать об этом, тем лучше…
– Я никогда не думала о нем в таком плане, – тихо сказала Грейс, – как о человеке. Для меня он был… Он наполнял собой наш дом, даже когда отсутствовал.
– Может быть, именно из-за такого поклонения он и не бывал часто дома, – предположила Нола. – Ведь даже героям время от времени необходимо спускаться с пьедесталов на землю.
Грейс положила конверт на колени. Она чувствовала правду в словах Нолы. Сможет ли она когда-либо простить его – отца, которого чтила, который лгал ей, но который, как заметила Нола, был всего лишь человеком?
А мать? Простит ли она Грейс после того, как та покажет ей эти письма? А Грейс обязана сделать это.
– Кто умер? – спросила Лила.
Грейс видела лишь макушку своей подруги, высовывающуюся из-за огромной корзины цветов, которую только что доставили. Боже, эти цветы действительно выглядят так, будто их приготовили для похорон. Она открыла крошечный конвертик, достала из него карточку и прочитала с замиранием сердца: "С нетерпением жду вечера. С любовью, мама".
– Труп перед тобой, – простонала Грейс.
– Напомни мне, что я должна послать пожертвование в Общество защиты животных в память о тебе, – молвила Лила. – Куда их
– На тот низенький столик рядом с диваном. Это станет сенсацией дня. Ты можешь сказать всем, что меня уничтожила мафия.
– Мой нынешний приятель Энрико… кажется, его дядя работает на мафию.
– Ты не рассказывала мне о нем.
– Рассказывала, он работает в химчистке. Он вычищал собачью шерсть из всех моих тряпок. Попросил о свидании. А потом оказалось, что ему нужно одно – торчать у меня в квартире и смотреть видео. – Лила перебирала цветы и вдруг расхохоталась. – Твоя мать еще хуже разбирается в цветах, чем я в мужчинах!
– Нет, в цветах она разбирается. – Грейс с удивлением обнаружила, что защищает мать. – Ты бы взглянула на ее сад – это настоящий райский уголок! Сегодня ей просто попался плохой флорист.
Грейс вспомнила весенние тюльпаны и – сокровище матери – розы в ее саду. И зеленые персики, которые она срывала до того, как они созреют, после чего неизменно страдала животом. Она вспомнила величественные старые залы и комнату для завтраков в доме матери, заставленную букетами львиного зева, пионов, душистого горошка и роз, охапки чабреца, базилика и ромашек в вазах с широкими горлышками.
Мать так же лелеяла и пестовала свои воспоминания. Поэтому правда о Маргарет для нее подобна внезапному сильному морозу.
Грейс почувствовала, как внутри нее растет страх. Как открыть все это матери? Часть ее существа жаждала сохранить письма в тайне, как это когда-то сделала Нола, но она понимала, что это будет неправильно. У нее есть обязательства не только перед собой как биографом Юджина Траскотта, но и перед историей. Может, она найдет какой-нибудь способ объяснить матери…
Мать разозлится – не на отца, а на меня. Она скажет, что я делаю это для того, чтобы отомстить ей.
Грейс в последний раз видела мать после того, как разошлась с Уином. Тогда она прилетела в Блессинг, чтобы забрать Криса после его ежегодного визита к бабушке. К тому же (почему ты не хочешь это признать?) она надеялась на сочувствие матери и моральную поддержку. Хотела, чтобы мать увидела, как она страдает из-за развода. Но все два дня мать только и делала, что придиралась к ней. Конечно, она не одобряла мой поступок, но разве трудно ей было просто обнять меня и прижать к груди?
– Не понимаю. У тебя было все! – повторяла мать в сотый раз, пока они стояли в аэропорту у пункта контроля, похожие на пару уставших от боя гладиаторов. – У тебя есть все, чего может желать женщина, – поправилась мать. – Как ты могла взять и отбросить это?
– Ты права в одном, – сказала ей тогда Грейс, чувствуя прилив жгучей обиды, вызванный равнодушием матери. – Ты не понимаешь меня. И никогда не понимала. Не знаю даже, зачем я здесь. Одно я знаю точно: постараюсь больше не делать этой ошибки – не буду надеяться получить хоть что-то от тебя.
Мать сжалась, ее глаза сверкнули из-под полей шляпы.
– И не надейся.
Не приезжай. Не приставай. Ты не нужна мне! Именно это услышала Грейс. Слова эти гремели у нее в мозгу, когда она прошла через контроль не оглядываясь. А если бы обернулась, то увидела бы, что мать все еще стоит там – прямая, стройная и бескомпромиссная.