Нет на земле твоего короля. Часть 2
Шрифт:
— Эх, надо было Мишку Тихонова позвать.
— Еще с гитарой скажи! Тут тогда весь батальон соберется.
— Ну, давай, а то у меня уже слюнки текут как у собаки академика Павлова.
— За успех нашего безнадежного дела!
— Гип, гип, ура! Гип, гип, Ура!
— Ну и крепкая, зараза, — замотав головой, крякнул Макс. — Дай-ка быстрей запить.
— Держи, — Леха протянул товарищу пластиковую бутылку с мутной водой.
— Гавнецо, все-таки. Хотя дыхалку перехватило, будь здоров, — глухо отозвался Шестопал, уплетая тушонку с хлебом.
— А по мне, офигенная
— Ой! Ой! Леха! Чувствую, по жилкам побежала…
Через час их под парами Бахуса застукал у кухни проходивший мимо лейтенант Саранцев, где они упорно препирались из-за свиной тушонки с хлеборезом Толькой Сердюком. И вкатили им «тепленьким» по полной программе. Посадили обоих в ячейки, выкопанные по приказу полковника Петракова специально для подобных эксцессов. На брата по квадратному метру и глубиной под два с половиной. Это изобретение придумал «батя» вместо гауптвахты, для наказания провинившихся. Кулибин, мать его за ногу!
В одну персональную ячейку определили Леху, в другую, в метрах пяти, осоловевшего Макса. Охранять поставили Антошку Духанина, который безбожно материл их на чем свет стоит всю дорогу.
Им-то что, хоть присесть можно, а Антошке несколько часов маячить как столб, пока не сменят.
Алешка осмотрелся, сидеть в земляном колодце — тоска зеленая, над головой лишь кусочек голубого неба, вокруг рыжие глиняные стены да еще в углу чья-то засохшая куча, словно противотанковая мина. Лежит, сволочь, дожидается, когда кто-нибудь лапой в нее угодит.
— Будь он не ладен, бывший клиент. Не мог потерпеть, собака! Хотя, постой, что-то тут нацарапано!
Лешка читает, с трудом разбирая на стене корявые буквы: «Сара, поцелуй меня в жопу! Твой Бур!»
— Так это же, Бурков! — оживился Лешка. — Ну, дает!
Чуть ниже было нацарапано: «И меня тоже». Рядом стояло: «Самара-1998», а еще ниже «До встречи в аду!». «Довстречи» было написано вместе.
— Ну, и грамотеи, — вырвалось у Лешки.
Когда Лешка кончил читать разноликую клинопись, которой были усеяны все стены каземата, ему тоже захотелось себя увековечить.
— Антоха!
— Чего тебе? — недовольно откликнулся Духанин; его голова, с оттопыренными ушами как у Чебурашки, появилась на фоне голубого неба.
— Будь другом, брось какую-нибудь щепку!
— Это еще зачем?
— Надо, Антоша!
— Может, ты вены себе вскроешь, а я за тебя отдувайся!
— Ты, что совсем ох…ел, браток? На хрена мне вены-то вскрывать?
— А кто тебя знает, что тебе под «шафэ» в голову взбрендит!
— Да тут, внизу, со скуки помрешь. Брось какую-нибудь веточку, я хоть поковыряю стенку.
— Может тебе для полного счастья саперную лопатку сбросить? Подземный ход надумал прокопать? То же мне, граф Монте-Кристо выискался!
— Да не копать я прошу, а на стене писать!
— Где я тебе ветку найду, лишенец! Может на кухню, прикажешь, сгонять?
— Ну и говно, ты, Антоша!
— Лучше покемарь, вон Максимка час, как отрубился.
— Ну, хоть патрончик брось!
—
— Антош, ну будь человеком!
— Ладно, лови, но только не скули больше и без вас тошно.
Поймав патрон, Лешка стал выискивать свободное место для надписи.
— Чего же написать-то? — Ничего оригинального не лезло в его хмельную голову. Мысли словно отшибло. В конце концов после долгих раздумий он нацарапал «Дембель-2000-Леха». В соседней ячейке, свернувшись калачиком, мирно посапывал спящий Шестопал.
Глава 32
— Нашу историю мы толком не знаем. Историю пишут летописцы, историки, а переделывают, кроят, политики, — говорил Тихонов скучковавшимся у печки ребятам. — Пишут ту, которая их устраивает. Как много всплывает сейчас интересных фактов, документов, которые скрывали, которые похерили от простого народа в угоду политике. Взять, например, ту же «Аврору», оказывается, это муляж, а корпус настоящего крейсера уж полвека ржавеет где-то в заброшенном затоне. Или, например, взять ту же Великую Отечественную войну! Вот ты, Квас, знаешь, что на стороне немцев воевало свыше 30 тысяч донских и кубанских казаков. А в Люфтваффе служило около тысячи русских летчиков. Даже пара Героев Советского Союза. Нет, не знаешь. Почему? Да, потому что, настоящая правда не выгодна была, коммунистам. Выгодна однобокая правда, которая устраивает политиков стоящих у власти.
— Кстати о предателях, — оживился Рубцов. — В нашем доме жил один ветеран-инвалид, руки у него правой не было. Деятельный такой дядька, вечно организовывал субботники для жильцов по уборке дворовой территории и прочие мероприятия, да нам, пацанятам-пионерам будущим строителям коммунизма, нотации нравоучительные читал. А на 9 мая, увешанный как новогодняя елка боевыми наградами и всякими юбилейными значками, незвано вваливался к моему деду в гости. Дед толком и звать-то не знал как его. А потом куда-то запропал мужичонка, исчез из поля зрения, не видно и не слышно. Оказалось, соответствующие органы им заинтересовались, «замели» ветерана. Представляете, полицаем бывшим оказался. Наших солдат пленных в Белоруссии выстраивал перед глубоким рвом и косил из пулемета. А когда немцы деру дали, он армейскую книжку у убитого нашего солдата вытащил и стрельнул себе в руку. Да не удачно. В госпитале гангрена началась, доктора оттяпали ему ее. Вот так-то, мужики бывает!
— Да погоди ты со своим предателем, дай Мишке рассказать!
— Расскажи, как ты в турпоходе в Карпатах с Петроса на пятой точке съезжал!
— Сколько можно об одном и том же трепаться! Давай что-нибудь новенькое!
— Как по горной реке сплавлялся!
— Нет, лучше, давай, про параллельные миры! — попросил Антошка Духанин.
— Параллельные миры ему подавай, хорьку! Вон они, рядом! В командирской палатке! Спиртягу жрут! Сейчас Сара и Розанов сидят и усиленно репу чешут, как бы рядового Духанина и иже с ним Прибылова завтра озадачить так, чтобы пыхтели, не разгибаясь! — съязвил под общий смех Макс Шестопал.