Нет звёздной болезни
Шрифт:
Мы спустились лишь на этаж ниже, как вдруг в моей голове возник образ гитары, оставленной в комнате.
— Подожди, я кое-что забыла, — крикнула Артёму, уже направляясь обратно. — Сейчас вернусь.
Александр отчего-то так и не удосужился закрыть входную дверь, всё так же стоял и пялился в свой мобильный, но сразу перевёл на меня заинтересованный взгляд, стоило снова появиться в прихожей.
— Гитару забыла, — едко скривилась и даже показала язык не готовому к такому повороту событий мужчине, забежала в комнату, осмотрелась и поняла, что инструмента нет. Заглянула под кровать, в шкаф ещё разочек и даже за занавески, но ничего. Отчим стоял с премерзкой улыбкой и наблюдал за происходящим.
— Где
Мой голос заметно дрожал. Я услышала шум лифта и поняла, что попала в западню, когда увидела разъярённую мать с пакетом и сумочкой в руках. Она, бросив свои вещички на пол, кинулась ко мне с криками.
— Что ты творишь? Немедленно неси все вещи обратно, ты наказана на месяц! Никакой музыки и гулянок после пар, буду проверять!
Так странно, я смотрела в эти родные карие глаза, но чувствовала лишь тупую боль и отвращение, словно смотрела сейчас на совершенно чужого человека. Все прошлые обиды внезапно пропали. Мне стало жаль её. Наверное, растить столько лет взбалмошную, своевольную и нахальную дочь очень сложно.
— Отдай гитару, — спокойно попросила.
Мама, сверкая глазами, оттолкнула меня с дороги и пулей убежала в свою спальню, а уже через мгновение выскочила обратно в прихожую с вожделенным мной предметом в руках. Она широко и как-то отчаянно улыбнулась, пара одиноких слезинок скатились по её щекам.
Всё было, как в фильме. Дешёвой, малобюджетной драме, больше похожей на серию испанского сериала с философскими размышлениями героев. Мама, хорошенько замахнувшись, со всей дури ударила гитарой о паркет. Послышался прощальный стон музыкального инструмента. Маленькие и большие кусочки дерева разлетались в разные стороны. Останки из рук также были нещадно брошены на пол.
— Хотела гитару? — заорала мать и для большего эффекта пнула одиноко валяющийся гриф. — Я вот всегда мечтала о нормальной адекватной дочери. Что ж, теперь мы квиты. Надеюсь, ты больше никогда не будешь играть.
— А я надеюсь, что ты пожалеешь о сказанном.
Дальше по всему дому разносились ругательства и размышления матери о том, каким же загадочным образом у такой хорошей умной женщины мог появиться на свет такой несуразный ребёнок. То, что я едва стояла на ногах и из последних сил сдерживалась, чтоб не заплакать, она попросту не замечала, только строила из себя святую до глубины души оскорблённую невинность и ругалась.
— Если ты сейчас выйдешь за порог, Алиса, — строго отчеканила она, когда я собралась уходить, данный маскарад только действовал на расшатанные нервы, — то больше можешь не возвращаться. Мало того, я перестану считать тебя своей дочерью. Ты хочешь поступить так подло, а ведь я переживала за тебя, всю ночь не спала! Вот, Сашенька может доказать.
В этот момент «Сашенька» с изумленным выражением лица таращился на свою жену и молчал, будто впервые видел нас обеих и искренне не понимал, что здесь делает.
— Я лучше пойду, — тихо проговорила и уже прошла мимо матери, как она вдруг схватила меня за плечо и волосы, покоившиеся на нём, и резко дёрнула, пытаясь остановить. Признаться, её усилия были не напрасны, ведь уже через мгновение я лежала на полу и корчилась от боли, а небольшой клок волос остался у неё в руке.
— Алиса, — растерянно и как-то отстраненно прошептала мама.
В голове отчаянно билась мысль, словно волна о морской берег: «Бежать!». Не важно куда, не имеет значение с кем. Главное — оказаться подальше от этого места. Хорошо бы сейчас внезапно очутиться где-нибудь на северном полюсе.
— Алиса, — позвал с лестничной клетки Артём. Единственная надежда на спасение. Я бросилась из квартиры, слыша вслед просьбы простить и вернуться обратно вперемешку с ворчанием
То, что сейчас было важно — крепкая мужская ладонь в моей руке. Парень послушно медленно брёл по лестнице и ничего больше не говорил, будто чувствовал, что слова в данный момент не нужны.
Совсем незаметно с огромной сумкой и парой-тройкой поменьше мы добрались до квартиры Макарова, который, быстро справившись с замком, фактически затолкал меня внутрь и закрылся. Он не сказал ничего, поставил багаж на пол и повёл меня в комнату. Сначала остановился около кровати, потом, глубоко вдохнув, фактически целиком залез в шкаф и с невозмутимым видом принялся что-то искать. Я никак не решалась его отвлечь, спросить, нужна ли помощь, или просто поинтересоваться, что там такого интересного. Поиски продолжались около пяти минут, и всё это время мне не давал покоя тот факт, что слепой человек что-то судорожно нащупывает на дне шкафа, а зрячий попросту за всем происходящим наблюдает.
Наконец, Артём встал в полный рост, держа в руках нечто похожее на сложенную бумагу (например, любовное письмо), стряхнул со штанов невидимую даже моему глазу грязь и протянул руку со своей находкой.
— Смотри, — одобряюще кивнул головой.
Вместо интересных каракуль передо мной были фото. Семейные. Ровно шесть штук. На одном из них маленький Артём с братом и матерью стояли около огромного гнедого коня с прекрасной длинной гривой и счастливо улыбались. На другом они дружным рядком выглядывали из бассейна. Третье в парке аттракционов. Братья сидят на тигре и слоне, а их мама стоит рядом. Два фото с отдыха где-то на море. И последнее, казавшееся самым потрёпанным, будто отличалось от остальных. Там Артём с его братом сидели по разные стороны от Макаровой старшей, которая мило улыбалась и обнимала сыновей за плечи, крепко прижимая к себе. Они сидели на широких садовых белых качелях, их обычно показывают в голливудских старых романтических фильмах. Да и само фото казалось кадром из иностранной мелодрамы.
— Что это? — чуть севшим голосом спросила. — Решил добить меня?
— Нет. Скажи, что ты видишь?
Ещё раз внимательно осмотрев снимки и пытаясь отыскать какую-нибудь важную деталь, ничего не нашла и обречённо пробормотала.
— Ты, брат и ваша мама. И везде счастливы.
Артём щелкнул пальцами и с восторгом воскликнул:
— Именно! Твоя мать всегда была такой требовательной и строгой, моя же наоборот — любящей и искренней. А теперь посмотри, что с ней сотворили деньги. Да и моя семья… — он обречённо раскинул руки и пожал плечами, — её нет. Разрушена, растоптана, разбита. Этим мы и отличаемся. Мать покупала мне и брату всё самое лучшее, баловала своих сынишек и возила в тёплые края. Зато сейчас, узнав вкус шуршащих купюр, она сильно изменилась: готова пожертвовать единственным сыном, лишь бы тот приносил неплохой доход в семью. Твоя мама переживает, не спит по ночам и думает, куда же могла запропаститься дочь. Тебе всегда не доставало материнской любви, а теперь она и не нужна. Думаешь, нашла замену в виде парня? Нет, это совсем другое. Никакие парни, даже самые хорошие и красивые, не заменят тебе родителя.
— К чему ты ведёшь?
Он присел на край кровати и одной рукой взъерошил волосы.
— Пойми, я не хочу давить или казаться брюзгой, но твоя мама любит тебя. По-своему, немного странно и порой даже откровенно нагло. Факт остаётся фактом. И не нужно думать, что любовь, которую она никогда не показывала, ты сможешь заменить какой-то другой. Подумай над этим и, возможно, ты поймёшь мои слова и решишь с ней помириться. Нельзя же так вечно дуться.
— Она же толкнула меня и разбила гитару, — закричала от обиды и ещё не прошедшей боли.