НеТемный
Шрифт:
Ушко на колышке раскалилось и зашипело в темноте, соприкасаясь с ледяным стержнем. Я сразу же надавил снизу пальцем на него, пытаясь снять с колышка, и прикусил губу от боли, когда раскалённый металл плотно соприкоснулся с кожей.
Да, всё-таки в этом теле концентрация у меня страдает.
Запах палёной плоти разлетелся по телеге, сзади зафырчал упырь. Колдунья тоже зашипела от боли, когда ушко коснулось её коленки, и отдёрнула ногу.
Цепь слетела с колышка и упала на солому. Палёный запах усилился, соломенная труха с готовностью
Всё это происходило в напряжённой тишине, нарушаемой только звяканьем цепи.
Но вот вроде тлеющие соломинки погасли, и я, выдохнув с облегчением, тихонько подтянул к себе ногу и стал тереть ладонью ожоги. Обычная человеческая реакция на боль.
— И что дальше, лиственник? — вдруг спросила колдунья.
Она не сводила с меня глаз, полных надежды. Даже взгляд барда изменился — тот смотрел на мою свободную ногу, ещё не веря, что наш побег может стать реальностью.
— Подожди, алтарница, я думаю, — со звяканьем потирая ногу, ответил я.
— Что?! — одновременно спросили бард и колдунья, — У тебя нет плана?
— Древо, оно ж медленное, — буркнул я, раздражаясь, — Пока на молитвы ответит.
К моему ужасу, оба вполне серьёзно подняли глаза на потолок, и бард даже с уважением кивнул:
— А-а-а…
Склонившись к прутьям, я с досадой понял, что из-за толстых жердей не видно, что там впереди. Ни сколько охранников в этом обозе, ни сколько вообще тут телег.
Информации — ноль. Ох, небесной вони мне в душу, чует моё тёмное сердце, не всё может пройти гладко.
Ладно, доверимся импровизации.
— Вы, двое… — я повернулся к сокамерникам, — Святолиственник может ударить человека?
— Нет, конечно, — колдунья, которая выглядела на капельку посвежее, довольно бодро тряхнула серебристой шевелюрой. Взгляд у неё был настороженный, но вслух она свои подозрения не высказала.
Зато бард прошептал:
— Маюновы слёзы мне в почки, ты, как очнулся, так сам не свой. Громада, ты — это ты?
Усмехнувшись, я сказал:
— Вы… кхм… — тут я запнулся, поняв, что несколько лет обращался к своему окружению только как к слугам.
«Раб, слуга, смерд, прислужник, солдат, подданный…» И как мне обращаться к этим двоим? Они мне не рабы, не прислужники.
Равные? Не смешите мою тень, какие они мне равные?
— Э-э-э, вы… кхм… двое… — всё же сказал я, — Сидите тихо, и чем спокойнее, тем лучше. Следите за обстановкой.
— Обещаю сидеть тут и никуда не уходить, — хмуро буркнул бард, — А поссать-то можно будет?
Я не ответил шутнику. Вместо этого оттянул ногу со свободной цепью, а потом махнул ей, врезав по деревянному пруту. Раздался внушительный грохот, жердь жалобно треснула, хоть и не поддалась. Зазвенело железо.
— Свершилось!!! — заорал я так, что упырь позади испуганно всхлипнул, — Лиственный Свет освободил меня! Это чудо, братья!
Дальше события потекли по нарастающей, и мне оставалось только молить Мать-Бездну… тьфу ты, светлой воды мне за шиворот, Отца-Небо! У меня же переоценка ценностей, всё такое.
Да, да, Отец-Небо, ты там сверху отметь, что Всеволод Тёмный… да чтоб меня… Всеволод Светлый? Вонь небесная, аж челюсть свело, до чего смердяще и противно звучит.
Серый? Всеволод Серый. Ну, вроде как нейтралитет, равновесие добра и зла. И всё же… нет, ну давай ещё оттенки будем перечислять.
Всеволод Нетёмный. Во-о-от… а это звучит!
Мои крики, громыхание ногой и цепью по клетке призвали надсмотрщиков за пару секунд.
— Хорлова падаль, как?! — бородавочник сразу же воткнул копьё между прутьями, но я увернулся и коленом прижал древко к пруту так, что главаря чуть не снесло с лошади, — А, сожри тебя Хмарок!
— Это чудо! — заорал я, теперь надавив на копьё грудью.
Сколько во мне мощи! Бородавочник слетел с лошади, упав на землю, как мешок с дерьмом. Никогда не слышал, как падают мешки с дерьмом, но уверен, что звук именно такой.
Как и ожидалось, с другой стороны мне в затылок прилетело копьё. Увернуться я уже не успел, но мне пока это было и не нужно.
— Чудо!!! — заорал я, тряся головой от боли, — Лиственный Свет спас меня! Смотрите, мои кандалы…
Я замахал ногой по телеге, чуть не попав браслетом в барда и колдунью. Надо отдать им должное, они висели тише мыши, точнее мотались вслед за качающейся повозкой. Упырь сзади ревел и стонал, щёлкал пастью, пытаясь поднять когти и дотянуться до меня, но «брошь хозяина» не давала.
Набежали ещё охранники, удары тупыми копьями посыпались со всех сторон. В клетку просунули верёвку, чтоб накинуть мне петлю на шею, но я рванул изо всех сил, и умник едва не воткнулся головой между прутьев.
Кто-то всадил мне в ногу что-то острое, я замычал от боли, но продолжил концерт.
— Покайтесь!!! — орал я и дёргался, заставляя всю телегу танцевать и крениться из стороны в сторону, — Сверши-и-ило-о-о-ось!
— Упырева моча!
— Хорлова падаль!
Всё это время я старательно прижимал к боку руку с браслетом, где был продет ремень. В этой истерике и тряске было важнее всего, чтобы тонкий слой защиты не сместился, иначе «поцелуй белого дьявола» быстро меня усмирит.
Краем глаза я следил, как поднимался с земли бородавочник, ругающий меня, на чём свет стоит. Как полез за пазуху, и потом в его руке блеснул белый камешек. Он оскалился разбитыми от падения губами, и его пальцы сжались.
— Листва сраная!
Ощутимо заколол кожаный пояс под браслетом, и я, запрокинув голову, уставился в потолок и резко вдохнул, словно от боли:
— А-а-а-ах!!! Све-е-е-т мо-о-о-ой…
И так с открытым ртом рухнул на спину, снова чуть не пробив затылком пол.