Нетленные чувства
Шрифт:
– Я… э-э… буду не одна.
Лицо Макса мгновенно приняло серьезное выражение.
– Кто он? Я его знаю? У вас всё серьезно? Ты сейчас расскажешь мне про него абсолютно всё, Дженнифер, и я ещё подумаю, позволять ли тебе с ним ужинать.
– О, Боже, ты серьезно?!
Макс скрестил руки на груди.
– Вполне.
– Макс, да, ты его знаешь, и нет, это не ухажер, и нас будет четверо.
– Свидание вчетвером?!
– Боже, это не свидание вовсе!
Макс расслабился и, кажется, даже, улыбнулся.
–
– Не друзей.
Макс напрягся. Он не хотел, чтобы те, о ком он сейчас подумал, действительно, пришли сегодня на ужин, точнее, один из них.
– А кого?
– Ты хочешь, чтобы я произнесла это вслух? Ты же прекрасно всё понял, не так ли?
– Во сколько они приедут?
– В восемь.
– Отлично, - он начал потихоньку доставать продукты из пакетов, - я помогу тебе с готовкой, но к восьми часам ноги моей здесь не будет.
– Макс!
– А чего ты ожидала от меня?! – он взорвался. – Ты прекрасно знаешь, как я к нему отношусь. Ты прекрасно знаешь, черт возьми, как мне тяжело только думать о нем, не говоря уже о том, чтобы видеть!
– Макс, нельзя так жить, - Джен одарила его обеспокоенным взглядом, - он наш отец…
– Он твой отец, Джен! Не мой.
– Не говори так. Он и тебя воспитал тоже.
– Это ты называешь воспитанием? – Макс приспустил шорты и открыл огромный длинный шрам, рассекающий его кожу чуть ниже живота. Он все ещё болел, не физической болью, но той болью, которую терпеть было в тысячу раз тяжелее – болью душевной. Макс сделал вздох, чтобы успокоить дрожь, которая тут же пробежала по его телу. – Если да, то я получил свой урок, - он закрыл своё израненное место и отвернулся, стараясь отогнать вновь нахлынувшие воспоминания. Дженнифер молчала, но он чувствовал, что она борется между желанием воссоединить семью и желанием отгородить их от того прошлого, которое на всех на них оставило свой след, след, который не стирается даже по прошествии многих лет. Макс сжал трясущиеся руки в кулаки, чтобы набраться сил. Он давно уже должен был собраться с мыслями и поговорить с сестрой, которая уже миллион раз пыталась обсудить с ним то, что мучает его практически ежеминутно. – Ты была ещё маленькая, и многого просто не помнишь. А вот я помню всё так отчетливо, как будто бы мне в мозг вложили какой-то чип, предназначение которого прокручивать в моей голове разнообразные картинки. – Макс смотрел на свои сжатые пальцы, и в нем вновь закипала злость. – Он приходил пьяным каждый день. Каждый день я слышал крики, споры, звоны разбитой посуды, брань, удары. Знаешь, это как навсегда запомнить монолог из какого-нибудь произведения: слова и рифма будут прокручиваться в твоей голове до конца жизни. – Макс немного помолчал, он слышал ровное дыхание сестры, и знал, что она внимает каждое его слово. – Ты уже не ребенок, и поймешь всё, что я скажу тебе, но я не знаю, как ты отнесешься к этому, и что будет потом с твоим отношением к Стенли.
– Я хочу знать. Хочу услышать тот кусок из своей жизни, который был просто вырван из неё.
Макс усмехнулся.
– Но я не обещаю тебе, что этот кусок будет приятным, Джен.
– Я справлюсь.
Макс горько улыбнулся. Его сестра была самой храброй женщиной, которую он только когда-либо знал. Она была не в их мать, это точно. Пэгги Пирс была нежной и доброй женщиной, что и переняла от неё Дженнифер, но она была также покорной, боязливой и слишком доверчивой. Этого у его сестры никогда не было. Она с самого рождения проявляла бесстрашие, неповиновение и излишнюю самоуверенность. Дженнифер никогда в жизни не стала бы подчиняться человеку, которому подчиняться не хотела, и никогда не стала бы жить такой жизнью, которой жила их мать: терпеть и страдать. Она скорее бы умерла, чем стала бы безвольной рыбой, у которой ежедневно забирали бы понемногу воздуха.
Он кивнул.
– Что ты хочешь знать?
– Почему он так поступал? – Максу показалось, что её голос дрожит. – Что сподвигло его делать с нами всё это?
– А
– Но я хочу услышать это от тебя. Я уверена, что ты знаешь.
Да, черт возьми, он, на самом деле, знал, почему Стенли так поступал. Но он не знал, почему именно с ним и почему так жестоко. И осознание того факта, что он был просто сыном, которого не любили, доводил его до нервного исступления.
– Всё было хорошо, до определенного момента. Мы были обычной семьей: веселой, жизнерадостной, - Макс усмехнулся, - могу даже сказать, что счастливой. Незабываемые дни рождения, подарки на всевозможные праздники, разнообразные игры. В общем, все как у самой обычной любящей семьи. Но все изменилось, когда Стенли потерял работу, работу, которая была для него всей его жизнью. Именно тогда он начал пить, и пил он очень сильно. Вначале, мама пыталась бороться с этим, но ни разговоры, ни слезы, ни простая человеческая поддержка не возымели никакого эффекта. Я не знаю, что ещё произошло в те дни, но алкоголь стал для него не просто успокоительным, а частью жизни. Воздухом, которым он дышал. Начиная с двенадцати лет, я не помню ни одного дня, когда бы видел его трезвым. Я запомнил его именно таким, Джен: грязным, пропахшим дешевым пойлом, мерзким. – Макс немного запнулся и сглотнул, вспоминая этот ужас. – А потом он начал пускать в ход кулаки. И начинал он с мамы, которая просто оказывалась не в том месте и не в то время. Он мог ударить её за то, что она просто попалась ему на глаза. Понимаешь, просто за это, - кулаки Макса сжались сильнее. – А я просто не мог на это смотреть. В одно мгновение я не выдержал и попытался защитить её, и вот именно тогда мне и начало доставаться. Он бил меня сильно, много, непрерывно, говоря при этом, как сильно он меня ненавидит. – Макс решил опустить подробности.
– А мне-то было тогда всего двенадцать. Но я терпел, Дженнифер, я так долго это терпел. Ненависть начала прокрадываться в меня только спустя пару лет, когда мое тело уже просто было не в состоянии любить такого отца, не говоря уже о моем сердце.
Дженнифер сглотнула, не в силах пошевелиться.
– Но я не помню… на себе…
– Ударов? – Макс повернулся лицом к сестре и увидел её испуганные глаза, в которых стояли слезы. – Ты и не должна была помнить их. Тебя он никогда не трогал даже пальцем. Почему-то ты была для него святая святых. И знаешь, - его кулак немного разжался, - я каждый раз благодарил Бога за то, что большее, что он мог тебе сделать, это просто накричать. Наверное, его отношение к тебе так долго и не позволяло мне возненавидеть его.
– Я не понимаю… почему…
Макс пожал плечами.
– Возможно, ты просто была для него всем.
Она молча отвела глаза, пытаясь не уронить слез, но они уже текли по её щекам. Правильно ли он сделал, что рассказал ей все это? Разумно ли было давать ей повод ненавидеть отца, который всю жизнь души в ней не чаял и которого она так безумно любила?
Но, черт возьми, он просто больше не мог держать всё это в себе, ему нужно было выговориться той, кто понимает его боль, потому что чувствует то же самое. И совершенно не важно получала ли она телесные раны, душевные у неё были не меньше, если не глубже. Ведь видеть все это в детстве собственными глазами… Макс просто боялся представить, какого было маленькой девочке, которая с шести лет не видела в жизни ничего хорошего. И как бы она не говорила, что не помнит, он знал, что глаза никогда такое не забывают. Это отпечаток, который накладывается на человека и остается с ним навсегда. Он готов был поклясться, что воспоминания прошлого преследуют не его одного. Может быть, и не такие яркие, но зато такие же болезненные.
– Прости.
Джен замотала головой.
– Ты не виноват. Я просто… не знала… нет, то есть знала, - она немного запнулась, - но слышать все это от тебя, все равно, что переживать все это заново. Это безумно тяжело. И я… до сих пор не могу разобраться в своих чувствах, - Дженнифер издала печальный смешок, - Я не знаю, как мне теперь… жить с осознанием того, что ты был в таком аду.
– Всё хорошо, - Макс подошел к сестре и обнял её так, что Дженнифер уткнулась головой ему в живот. – Я не должен был говорить тебе всего этого, это моя ошибка. И я прошу за неё прощения.