Неубедимый
Шрифт:
— Это ведь одна книга, просто в двух томах, — начала фантазировать она. — То есть, как бы один том, просто разделённый надвое. И поэтому…
— Я всё понимаю. Но один и один — это обязательно два. И никак иначе, — развёл руками хозяин.
— Ну почему же, — вступил Гумир. — Один и один — это может быть всё, что угодно.
— Доказать сумеете? — усмехнулся старик.
Гумир вынул из кармана пять рублей и положил на стол.
— Это будет один.
— Ну.
Достал вторую монетку и положил
— Это — ещё один.
— Согласен.
— В сумме?
— Десять рублей, — хором сказали дама и букинист.
— Один и один — получается десять! — объявил Гумир.
— Нет-нет, можно я за один и один заплачу как за два? — заторопилась дама. Нужная сумма моментально обнаружилась в её портмоне. Букинист выдал и ей непромокаемый брезентовый мешок и велел заходить почаще.
Тени в чепцах и цилиндрах мелькали среди полок, но к прилавку не приближались.
— А можете ещё такую штуку отколоть, один плюс один — десять? — оглядевшись по сторонам, спросил старик. И глаза у него заблестели, как у ребёнка.
— Ну, давайте попробуем. — Гумир достал из кармана список желаний, развернул его, прочитал: — Молодая девушка. Везде, во всём, во всех видит красоту. А окружающие считают её страшненькой. От этого ей так горько. Кругом — красота, а она — страшненькая.
— Да, девушек часто заботят такие пустяки, — зевнул старик.
— Но это совсем не пустяк. Вспомните, что вы говорили про биографов!
— И что, я говорил об их красоте?
— Не о красоте. А о том, что каждый видит то, что есть в нём. Значит, в ней, в этой девушке, есть красота, очень много красоты. Ведь она её везде замечает.
— А окружающие все слепые.
— А в окружающих нет ни капли красоты. И они её просто не видят. Но девушка всё равно красива.
— Вы её любите? — усмехнулся старик.
— Нет. Но поверьте, она красива.
— Тогда верю. Если не любите — значит, в самом деле так. Занятно.
В этот момент одна неуверенная в себе барышня, работающая помощником младшего менеджера в огромной бюрократической конторе, отлучилась в туалет. Случайно посмотрела в зеркало. Она так устала, что сначала не поняла, что за красавица смотрит на неё из рамы. А когда узнала себя — и удивилась, и нет. Она в самом деле красива. Надо было дойти до ручки с этими бесконечными ведомостями и сводками, чтобы увидеть и понять это.
— А вот ещё, — Гумир спустился строчкой ниже.
Тени в чепцах и цилиндрах мелькали быстрее. Словно кто-то из озорства начал раскручивать пальцем стрелки часов, подгоняя время.
— Вот, смотрите, так и так. Да? Вроде не выходит. А если так? И предположить, что так…
— Верю! Верю! Верю! — восклицал хозяин лавки. — Как здорово вы умеете всё объяснить! Обожаю такие фокусы!
С каждым «верю» где-то в городе происходило маленькое
Стрелки начали уставать и постепенно вернулись в прежний ритм.
— Верю, — медленно сказал букинист и вдруг замер. Лицо его стало похоже на маску — разгладились морщины, но исчез и детский блеск в глазах. Словно пробудившийся от многолетнего сна памятник, он огляделся по сторонам. Вперил взгляд в Гумира. Тот ничего не замечал — он деловито расставлял галочки напротив выполненных желаний.
— А откуда вы узнали про мою лавку? — спросил старик.
— Да на работе адрес дали, — легкомысленно отвечал Гумир. — Кто-то к вам ходил, что-то у него не получилось.
— Да-да, ходил. И не один ходил, — кивнул старик, будто что-то припоминая. — Сегодня я уже устал, но вы — интересный собеседник. Знаете что? Приходите завтра все вместе. Всех-всех приводите. Будет ещё интереснее. Уверяю. А пока — примите в подарок.
Старик нырнул под прилавок, скрылся из виду. Что-то уронил. Тени испуганно метнулись в стороны. Гумир уже привык к ним и не обращал внимания.
— Вот! — Букинист вытащил свёрнутый в рулон кусочек холста, развернул его, оказалось, что это — вышивка, — Сам смастерил. Берите. На стенку повесите или салфетку сделаете. Или думочку. Ещё тут у меня кое-что завалялось. — Из-под прилавка был извлечён пёстрый бумажный прямоугольник. — Передайте самому первому, который здесь был. И не забудьте — завтра я всех жду!
Голос звучал всё тише и глуше. Слова «жду» было уже почти не различить. Ну а чем ещё могла закончиться фраза «Завтра я вас всех…»? Гумир стоял на улице, прижимался спиной к двери букинистической лавки. В одной руке у него был список желаний, в другом — подаренная вышивка. И он видел, он чудесно видел сквозь сгущающийся вечерний сумрак каждую деталь фасада, каждую капельку на оконном стекле дома напротив.
Алиса вышла из «Феи-кофеи». Теперь она не искала «странных старух»: для нового эксперимента годился кто угодно. Вот женщина идёт, в руках — сумка с продуктами, в глазах — скука. Что может объединить Алису с этой женщиной, ради чего она натянет защитный тент над нею и собой?
— Бездельница! — вдруг сказала ей женщина.
— Вы мне? — удивилась Алиса.
— А кому же? Шляешься в рабочее время, руки белые, маникюр.
— Маникюр в рабочее время запрещён?
— Я тебя по телевизору видела. Родителей бы не позорила!
— Вы знаете моих родителей?
— Кто ж не знает! Газеты читаю, за новостями слежу. Давненько тебя не было видно. Наверное, от алкоголизма лечилась?
— Нет.
— Напрасно! Пока молодая и деньги родительские не прогуляла, легла бы в клинику, подлечилась.