Неучтенный фактор
Шрифт:
Только в переходе между зданиями Седой вдруг осознал, что бежит, как вспугнутая мышь в нору. Исходя потом от страха и предвкушая удовольствие, когда из темной безопасности норки можно будет показаь кукиш всем котам на свете.
Осознал и невольно сбился с шага.
«Да, я трус! – зашипел он на самого себя. – А кто тут герой? Суки одни и пауки в банке. Герои у нас, блин, на кладбище гниют».
Он машинально натянул на лицо улыбку и кивнул идущему навстречу соратнику по конторской войне. Засекреченная личность
Преторианы
Барабин, прищурив от дыма один глаз, зажав изжеванную сигарету в углу рта, держал на вытянутой руке карточку фоторобота. Седой отметил, как она подрагивает в пожелтевших от табака пальца.
На обороте карточки кто-то из оперов написал для памяти: "Максим Иванов. Кличка "Странник". Особо опасен. Ликвидировать при обнаружении". Карточка не один год висела на стенде в отделе, прямо напротив рабочего стола Петровского, затерявшись среди нескольких десятков таких же смазанных физиономий лиц, находящихся в вечном розыске.
– А что означает крестик насупротив фамилии? – спросил Барабин.
– Якобы ликвидирован.
– Якобы? – чутко среагировал Барабин. – И давно ты в этом сомневаешься?
– Сегодняшнего дня, – немного помявшись, ответил Седой.
Барабин накрыл карточку ладонью и внимательно посмотрел на Седого.
– Угораздило же тебя, Михаил Петрович.
– Что, серьезно?
– Вот принесут папочку, поймешь. По твоему описанию и этой картинке, с учетом того, что фоторобот – дело максимально смутное… Но память меня еще не подводила.
– Потому я и здесь. Таких спецов, как ты, скоро не останется.
Барабин польщенно хмыкнул. Потянулся к сейфу.
– Может пока по маленькой? Для разрядки, а?
– Давай! – От острого желания выпить у Седого резью свело горло. – «Сейчас полста – не помеха. Только голова лучше фурычить будет. А разберусь со всей этой бодягой, напьюсь, ох, и напьюсь! Рожухин мой спекся, ясно, как божий день… Слава тебе, господи, одной сукой меньше станет!»
Выпили из тонкостенных "служебных" стаканов, как стойкие часовые окружавших пузатый графин.
«А вот интересно, есть ли в "конторе" хоть один стакан, из которого не разит всеми сортами спиртного? Надо начальству подбросить идею, пусть устроят рейд по обнюхиванию всех стаканов. С "оргвыводами", как водится, – подумал Седой, наслаждаясь теплом, хлынувшим по венам. – Ого! Во, дает!»
Барабина развозило прямо на глазах. Одутловатое лицо медленно наливалось краской, дрябло обвисли губы, в глазах появилась безумная поволока.
– Степаша, ты чего? На
– Не-а. На новые. – Барабин облизнул губы. – Мне теперь стакана хватает. Да и пьется здесь легко. Это у тебя суета круглый день. А здесь – тишина. Болото, бля!
– Сам ушел с "земли". – Седой всегда завидовал людям, способным на п о с т у п о к.
– Ибо в дерьме копаться устал! И крови боюсь… – Барабин погрозил пальцем. – Я же между делом почитываю что вы сюда сплавляете, писаки херовы! Да и старые архивчики, что не сожгли пока перестраивались, тоже, я тебе скажу, еще то чтиво. Пьешь под них, закусывать не надо! Работники, мать вашу за ногу…
– Всех-то не суди! Кто задницу рвет, а кто лямку тянет, – почему-то вдруг обиделся Седой.
– Все одно. Все на одной сковородке жариться будем. И большие, и маленькие. И те, кого для отмазки шлепнут, и те, что своей смертью помрут.
– Ну, тебя несет, Степан! О вечном начал думать?
– О чем еще думать в архиве, как не о вечном? Нет уже никого: и кто стучал, и кто дело крутил, и кому по тому делу яйца открутили и лишнюю дырку в башке сделали, а дела – вон они. Стоят, родимые, как кирпичи в Китайской стене. И века еще стоять будут.
Барабинское лицо стало пунцовым, видно, эти полста коньяку, действительно были не первыми. Седой помнил времена, когда перепить Барабина было даже теоретически невозможно. – "Ох, сдал мужик! Скоро совсем сопьется", – подумал он и демонстративно отодвинул стакан.
Барабин пошамкал дряблыми губами и продолжил мысль:
– Стоят, да… Только не папки это, Мишаня. А консервы с дерьмом. В котором весь мир утопить можно.
В селекторе зашуршало и мягкий голос произнес:
– Принесли, Степан Андреевич. Мне войти?
– На подпись есть что? – спросил Барабин.
– Не срочное.
– Пускай отлеживается. А папку давай сюда. – Барабин вытер губы. – Твою порцию дерьма принесли, Миша. Шас покушаем.
Секретарша внесла тонкую папку, положила между стаканами. Молча вышла.
Седой проводил взглядом ее крепкие бедра, туго обтянутые юбкой, и улыбнулся:
– Я даже брошу пить!
– Из-за Ирки-то? Не стоит.
– Точно? – Петровский подмигнул.
– Можешь мне верить. – Барабин расплылся в самодовольной улыбке. – Видал, даже бровью не повела!
– Твоя школа?
– А то! Сам муштровал. А то пришла дура-дурой после ускоренных курсов. Ни в рот взять толком не могла, ни папки по номерам расставить. Ты бери пока, читай. Даю десять минут. Больше нельзя, у меня своих стукачей, как тараканов. Еще будешь? – Барабин потянулся к бутылке.
– Капни чуток, – сдался Седой. – "Не умру. Тем более, что один он пить не станет, еще обидится", – подумал он, пристраивая папку на коленях.