Неудачница
Шрифт:
— Мил, скажи — так, для справки, а ты когда себя стала неудачницей считать?..
— Ну, это в университете произошло… — пытаюсь припомнить, тру лоб неосознанно, — кажется, Лена тогда смогла сдать зачет, пофлиртовав с преподом, а мне пришлось два часа отвечать на вопросы письменно… Тогда она и назвала меня неудачницей. Потом ещё какая-то схожая ситуация была. А потом прозвище ко мне прицепилось, и я к нему просто привыкла.
— Ты — дурында, Мила. А Лена эта твоя… на таких «девушек» у меня обычно эпитетов не хватает. Она за счёт тебя свою самооценку поднимала. А ещё подругой тебя называла.
— Не надо! — опускаю палочки на тарелку, смотрю на неё серьёзно, — Если увольнять, то только за то, что она не справляется с работой — и если она не справляется с работой. Прошу. Я не хочу мстить. Тем более… сама это допустила — сейчас очень отчетливо это понимаю. Я вообще слишком много всего допускала в своей жизни… — подняла одну палочку, поковырялась ей в васаби, — Мне пора браться за ум, Лина. Никто другой за него не возьмётся, — улыбаюсь криво.
— Я бы взялась, — заявляет эта… фея, — Но, боюсь, ты не дашь.
— Это ведь был фразеологизм, — замечаю невзначай.
— Да я как бы в курсе, — фыркает Лина.
Мы обе сидим, улыбаемся. Только почему так пахнет нашатырным спиртом?..
— Лин, а ты не чувствуешь этого?.. — принюхиваясь к характерному запаху, спрашиваю у неё.
Поднимаю глаза и вижу, как фея медленно начинает растворяться в пространстве.
Что?..
— Что происходит?! Лина?..
— Вот видишь, у тебя всё хорошо закончилось, — говорит фея, и вдруг резко размазывается; от страха сводит живот… перед глазами темнеет, голова начинает разрываться от боли… и запах… невозможно дышать… что же это за…
Резко открываю глаза и смотрю на белый потолок. Это… Нет…
Этого ведь…
— Мила, — Глеб стремительно подходит к кровати, на которой я лежу, и наклоняется к моему лицу, — Я так рад, что ты пришла в себя.
Он нежно проводит рукой по моей щеке, а меня начинает мелко трясти.
Этого же…
— Мила? — на лице Бондарёва появляется озабоченность, — Что с ней? Позвать врача? — он оборачивается к медсестре, стоящей рядом с моей… больничной койкой.
— Как я здесь… — не могу закончить предложение. Глаза щиплет, в горле ком. Это что… всё это был?..
— Ты упала в обморок в холле, я вызвал тебе скорую. Ты не приходила в себя целых два часа…
Я не приходила в себя целую жизнь.
Глава 21. Реальность
— Когда… когда это случилось? — закрываю глаза и стараюсь не сорваться…
Не сорваться…
— Когда я рассказывал тебе про Артура Назаровича — что обычно именно он приходил на собрания, а не его… дети, — с видимым недовольством заканчивает Глеб.
— Так я не сбегала от тебя?.. И у Тани нет от тебя ребёнка? — ком в горле не даёт сказать громче, на губах болезненная улыбка.
— Какие дети, Мила? — почему-то чуть тише и чуть более напряженно отвечает Глеб, — Я с ней даже не спал.
Да, ты спал со всеми её подругами. По крайней мере с одной — точно.
— А Хейфецы?.. — спрашиваю ещё тише, каждой клеткой своего тела ощущая, как весь мой идеальный мир рушится прямо перед глазами, — Ты ведь сделал это с ними? Ты разрушил их семью…
— Мила,
— Глеб, отпусти меня, — шепчу, зажмурившись и едва сдерживая зарождающуюся внутри истерику, — Пожалуйста. Мне так плохо. Я больше этого не хочу… Ничего Этого… — всхлипываю и сжимаю кулаки на руках; тех двух дней… их просто не было, не было! Двух дней моего счастья, моего покоя… — Пожалуйста, Глеб… я знаю, ты не плохой человек, я вижу это… Но я больше не выдержу. Боже мой, — закрываю лицо руками и начинаю плакать, тихо, беззвучно, — Глеб, если ты не отпустишь меня, я возьму кредит и заплачу этот штраф за нарушение контракта… Но я больше не хочу быть частью этого мира! Не хочу… не хочу, понимаешь?! — срываюсь, рыдая уже в голос.
Скрывать, как мне было плохо, я уже не могла и не видела смысла. Это не мой мир. Не мой мир! И я не стесняюсь своих чувств! Мои нервы — не железные… я хочу помогать людям, а не быть частью этой злобной сволочной машины по зарабатыванию проклятых денег! Хватит!!!
— Цена вопроса?
Этот голос заставляет меня мгновенно замолчать. Сжаться. Пожелать раствориться в пространстве, как Лина — пару минут назад в моём сознании.
Поворачиваю голову и смотрю на Бесова.
Боженька мой… он-то что здесь делает?..
— Пятьсот тысяч, — почему-то отвечаю, не отрывая от него своих глаз.
— Считай, что ты свободна, — ровно произносит Бесов.
Перевожу взгляд на Глеба. Вообще уже ничего не понимаю.
— Ты не знаешь, о чём идет речь. И ты не имеешь права… — начинает цедить Бондарёв, глядя на Лёшу, словно тот был грязью на его ботинках.
— Я сейчас не бью тебя только по одной причине: если начну, то не смогу остановиться, — не глядя на него и продолжая смотреть в мои глаза, произносит Бесов, — кажется, так ты говорил про меня всем нашим знакомым? Что я — неуравновешенный псих. Так вот, представь себе, хоть в чем-то ты не ошибся, — Бес поднимает взгляд на Бондарёва младшего, и голос его становится опасно низким, — Твоя личная помощница отныне свободна. А этот твой… контракт я дам просмотреть моим юристам.
— Вернулся в семью? — скалится Глеб, взгляд которого становится таким ледяным, что мне реально страшно…
— Я не позволю такому, как ты, встать у руля компании, — ровно произносит Леша, отвечая не менее ледяным взглядом.
— Я уже у руля, — растягивает губы в страшной улыбке Глеб.
— Это мы ещё посмотрим, — спокойно отвечает Бесов и вновь переводит взгляд на меня, — Как ты?
— Хочу уйти отсюда, — шепчу, уже вообще не соображая, что происходит, и насколько всё это реально.
— Идём, — Леша открывает дверь из палаты, но тут оживает медсестра и с криком «ей нельзя так резко вставать!» начинает махать на того руками; тогда Бесов стремительно подходит к моей койке, на ходу подхватывая полушубок со спинки стула, берёт меня на руки и выносит в коридор, игнорируя ругающуюся в голос женщину, и вынуждая меня поверить — это не сон! Реальность. Моё тело в его руках ощущает это совершенно отчётливо! — Где ты живёшь?
— Нигде, — отвечаю едва слышно; смотреть на него стыдно. В шоке, что он — настоящий.