Неудавшаяся империя: Советский Союз в холодной войне от Сталина до Горбачева

Зубок Владислав Мартинович

Горбачев со скепсисом отнесся к предложениям академика и отправил его записки в архив. Но в январе 1986 г. он пригласил друга Арбатова, талантливого спичрайтера Анатолия Черняева, своим личным помощником по внешней политике. Черняев полностью разделял арбатовские идеи, а кроме того, высказывался за свободу эмиграции из СССР и освобождение политзаключенных. В октябре 1985 г. генсек даровал советской интеллектуальной элите давно утраченную привилегию: встречаться с иностранцами, не испрашивая специального разрешения. Это был знаменательный шаг к разрыву с атмосферой ксенофобии и шпиономании, установившейся в СССР еще при Сталине ^{1056} . Генеральному секретарю хотелось видеть себя «просвещенным» правителем, окруженным интеллектуалами и свободомыслящими людьми.

Ядром горбачевского «нового мышления» стало убеждение в том, что необходимо отказаться от большевистского, сталинского, биполярного восприятия мира как противостояния двух систем. Отсюда следовал вывод о том, что следует отказаться от силовой политики великих держав и вместо этого признать, что безопасность Советского Союза неотделима и в некоторой степени совместима с интересами безопасности капиталистических стран, в том числе и Соединенных Штатов Америки. Горбачев

понимал, что прежде всего нужно обуздать гонку ядерных вооружений. Сама возможность применения громадной военной силы внушала ему беспокойство, особенно если речь шла о ядерном оружии. Неприязненное отношение к силе и насилию формировалось у него с детства. Горбачев родился на земле кубанских казаков, переживших трагедии Гражданской войны, раскулачивания и сталинских репрессий. Затем пришла война, немецкая оккупация. Горбачев считал, что принадлежит, выражаясь его собственными словами, к поколению детей войны. «Врагу сдавали город за городом, появились в наших краях эвакуированные. Мы, мальчишки, лихо распевавшие перед войной песни тех лет, с энтузиазмом повторявшие: "чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим", надеялись, верили, что вот-вот фашисты получат по зубам. Но к осени враг оказался у Москвы и под Ростовом». Михаил еще ребенком понял, какой ценой досталась народу победа. «Война стала страшной трагедией для всей страны. Порушено было все, что с таким трудом создавалось. Порушена семья — дети остались без отцов, жены — без мужей, девушки — без женихов» ^{1057} . Как выпускник юридического факультета МГУ Горбачев был освобожден от службы в армии. Университетские годы приоткрыли его сознание для вольнодумных мнений и идей, расходившихся с официальной милитаристской пропагандой.

В отличие от таких руководителей, как Сталин, Хрущев или Брежнев, которые курировали вооруженные силы и военно-промышленный комплекс и уделяли приоритетное внимание и ресурсы его нуждам, Горбачев столкнулся с военными и «оборонкой» лишь когда стал генеральным секретарем ЦК КПСС ^{1058} . В соответствии с традицией, установленной Сталиным и Хрущевым, руководитель партии должен был также руководить Советом обороны. Олег Бакланов, в то время руководивший рядом программ по ракетнокосмической технике, вспоминал, что Горбачев даже в 1987 г., через два года после вступления в должности, относился к военным программам и их обсуждению безо всякого интереса и понимания ^{1059} . Как-то в беседе с одним из русских физиков-ядерщиков Горбачев признался, что испытал что-то вроде морального шока, когда осознал, что ответственность за использование ядерного оружия лежит на нем лично. Он также рассказал, что ознакомился с докладом ученых о «ядерной зиме», в котором прогнозируется уничтожение жизни на всей планете в результате массированного использования ядерного оружия. По его словам, однажды он принял участие в военных учениях, во время которых моделировались действия советской стороны в ответ на ядерное нападение противника. Его попросили отдать команду о нанесении ответного удара. Он категорически отказался делать это, «даже в учебных целях» ^{1060} .

Горбачев и сторонники «нового мышления» не сразу поняли, как им действовать в жестокой реальности американо-советской конфронтации. Что предпринять, чтобы затормозить маховик холодной войны внутри собственного госаппарата и тем более за океаном? Министр обороны Каспар Уайнбергер, директор ЦРУ Уильям Кейси и сотрудники Белого дома были настроены вести «крестовый поход» против советского коммунизма до победного конца ^{1061} . Тем не менее сам Рейган, которому не терпелось встретиться с новым советским руководителем, готовился к переговорам. В этом ему помогали госсекретарь Джордж Шульц и аппарат Совета национальной безопасности, который возглавлял помощник президента Роберт Макфарлейн. К сожалению, ни Горбачев, ни его непосредственное окружение не имели представления о мирных намерениях Рейгана ^{1062} .

Разглагольствования Рейгана о советской экспансии в третьем мире, в то время когда американцы стремились присутствовать всюду, раздражали приверженцев «нового мышления». Вашингтон настаивал на одностороннем выводе советских войск из Афганистана, Анголы, Эфиопии и других горячих точек, при этом препятствуя любым попыткам поставить вопрос о поддержке США военных формирований, запятнавших себя кровавыми делами в странах Центральной Америки. В Кремле справедливо считали, что верхушка американского руководства больше заинтересована в том, чтобы «обескровить» советские войска в Афганистане, чем в переговорах, которые могли бы обеспечить вывод советских войск из этой страны. Поэтому Горбачев решил избегать каких-либо действий за пределами страны, которые можно было расценить как сдачу позиций или уступки со стороны СССР. Несмотря на многочисленные просьбы солдатских матерей и советы ближнего окружения, советский руководитель решил повременить с выводом войск из Афганистана. Весной 1985 г. он записал в свой рабочий блокнот: «Необходимо поэтапное урегулирование конфликта; провести беседу с афганским руководством (Бабрак Кармаль) о расширении базы режима; переговорить с [маршалами] Соколовым и Ахромеевым по военным аспектам проблемы. Очень важно: полная сдача позиций недопустима». В 1985-1986 гг. вооруженные части советской армии значительно усилили военные операции против моджахедов. Не справлявшийся с ролью лидера Афганистана Бабрак Кармаль был заменен на более сильную личность — Мухаммеда Наджибуллу, на тот момент начальника афганской службы безопасности. Позже у Горбачева возникнет немало проблем из-за задержки с выводом войск из Афганистана, как, впрочем, и из-за топорно проведенной антиалкогольной кампании, а также задержки назревших экономических и финансовых реформ ^{1063} .

Первые смелые инициативы Горбачева относятся к области ограничения вооружений. К лету 1985 г. он уже вступил в переписку с Рейганом, в которой прозвучал главный вопрос: как уменьшить угрозу ядерной войны и обуздать гонку ядерных вооружений. Горбачев отказался от практики, установившейся еще с 1977 г., в соответствии с которой любая встреча между руководителями сверхдержав должна быть привязана к подписанию каких-либо важных документов. Советники Рейгана в большинстве своем не поддерживали идею о встрече

с молодым и энергичным генсеком. Однако президент США, который с 1983 г. ждал возможности лично и начистоту объясниться с советским руководством, настоял на встрече с Горбачевым в Женеве в ноябре 1985 г. В ходе подготовки к этой встрече лидеры двух стран восстановили работу конфиденциального канала между Вашингтоном и Москвой и стали интенсивно обмениваться личными посланиями. На первый порах Горбачев отверг предложение американцев вести переговоры по четырем параметрам, в частности по правам человека и Афганистану. Генсек предложил сосредоточить внимание на вопросе о сокращении ядерных вооружений. Он дал понять Рейгану, что СССР рассматривает программу Стратегической оборонной инициативы как угрозу балансу сил между сверхдержавами. Несмотря на то что СОИ не представляла немедленной угрозы, эта программа давала толчок новому витку гонки вооружений, опасному и дорогостоящему. Горбачев полагал, что программа «звездных войн» (СОИ) «уже на нынешней стадии серьезным образом подрывает стабильность. Мы настоятельно советуем Вам свернуть, пока дело не зашло слишком далеко, эту резко дестабилизирующую и опасную программу. Если положение в этой области не будет скорректировано, то у нас не останется иного выхода, как принять меры, требуемые нашей и наших союзников безопасностью». Накануне саммита в Женеве Горбачев написал Рейгану, что «предотвращение ядерной войны, снятие военной угрозы есть наш взаимный, причем доминирующий интерес». Он убеждал американского президента согласиться на «демилитаризацию космоса». «Как представляется, мы вполне могли бы достичь четкого взаимопонимания о недопустимости ядерной войны, о том, что в ней не может быть победителей». А чтобы не быть голословным, в августе 1985 г. Горбачев объявил односторонний мораторий СССР на проведение подземных ядерных испытаний ^{1064} .

Заявленный Горбачевым внешнеполитический курс удивительно напоминал миролюбивые цели Брежнева с начала 1970-х гг. Это отражают и предписания, одобренные на заседании Политбюро перед встречей в верхах. В них слово в слово повторялись все привычные фразы периода разрядки, при этом вновь подтверждалось стремление СССР играть важную геополитическую роль в странах третьего мира. Специалисты, готовившие эти предписания для утверждения на Политбюро, предвидели, что американская сторона не согласится с таким подходом к конфликтам в странах третьего мира, и оказались правы. Кроме того, они предупреждали, что «на запрет космических вооружений Рейган, конечно, не пойдет» ^{1065} .

Советские дипломаты и военные, внимательно наблюдавшие за дебютом Горбачева на ристалище в Женеве, остались довольны. При всем внешнем обаянии советский руководитель проявил себя жестким переговорщиком. Как и ожидалось, лидеры двух стран согласились лишь в одном: «в ядерной войне не будет победителей и допустить ее нельзя ни в коем случае». В Москве все пришли к единодушному мнению: с нынешней администрацией вряд ли можно достичь крупных результатов. Выступая перед членами Политбюро и партийными руководителями, Горбачев критиковал Рейгана за «примитивность, пещерные взгляды и интеллектуальную немощь». Он считал, что американский президент является пешкой в руках представителей военно-промышленного комплекса, и обещал укрепить обороноспособность СССР. Однако внутренне генсек был обескуражен, обнаружив, что Рейган искренне верит в то, что говорит. Он был раздосадован также тем, что ему не удалось убедить Рейгана отказаться от СОИ. Руководитель СССР пытался догадаться и понять, что движет Рейганом. В мемуарах он воспроизводит свои раздумья после саммита: «Странные впечатления вызывали у меня адвокатские доводы в пользу космической стратегической инициативы. Что это: полет фантазии, прием, имеющий целью сделать СССР сговорчивым на переговорах, или все-таки не слишком ловкая попытка успокоить нас, а самим довести до конца безумную идею — создать щит, позволяющий безбоязненно нанести первый удар» ^{1066} .

Под впечатлением от встречи в Женеве советский лидер принялся искать новые идеи и подходы, которые могли бы разорвать порочный круг американо-советского соперничества. В отличие от Брежнева, который в схожих обстоятельствах ждал инициатив с американской стороны, Горбачев решил сам пойти в «мирное наступление» и увлечь президента США темой ядерного разоружения. В канун нового, 1986 г. он встретился с советскими военными и дипломатами, принимавшими участие в переговорном процессе, и потребовал от них свежих идей и подходов к решению этой задачи. На основе их предложений Горбачев объявил о программе всеобщего и полного ядерного разоружения к 2000 г. Администрация Рейгана не придала значения этой программе, сочтя ее пропагандистской уловкой. Однако на самом деле в ней отразилась глубокая приверженность Горбачева идее ядерного разоружения. А всеобщий, демонстративно утопичный характер этой инициативы лишний раз свидетельствовал о том, что Горбачев был по природе оптимистом и верил в силу больших идей. Анатолий Черняев вспоминает, что Горбачев и его окружение считали, как и при Брежневе, что «можно снять угрозу войны, ограничившись проблематикой разоружения» ^{1067} .

Горбачев стал готовиться к очередному, XVII съезду КПСС, который должен был пройти в феврале — марте 1986 г., при всей своей ритуальности это мероприятие по-прежнему имело чрезвычайно важное внутриполитическое значение. Уединившись на черноморской госдаче, генсек совместно с Яковлевым и Болдиным изучал предложения, поступившие от научно-исследовательских институтов, и обсуждал проект политического доклада съезду. Руководители до Горбачева никак не могли примирить прагматичное стремление к разрядке со своим биполярным, идеологическим мировоззрением. Горбачев, однако, уже не считал мир расколотым: вместо привычной формулировки о существовании «двух лагерей» — социализма и империализма — он выдвинул идею о взаимосвязанности, взаимозависимости, целостности мира. Он вспоминал позднее, что это теоретическое новшество «оказало громадное воздействие на нашу собственную и мировую политику». В проекте доклада подчеркивалось: «Политика тотального противоборства, военной конфронтации не имеет будущего… Гонка вооружений, стремление к военному превосходству объективно не могут принести политического выигрыша никому». Делался вывод, что «задача обеспечения безопасности предстает как задача политическая и решить ее можно лишь политическими средствами» ^{1068} . В этом эпизоде еще раз проявилась склонность Горбачева к глобальным теоретическим новациям, причем не только применительно к внешней политике.