Неудобная женщина

Бюленс Стефани

Причин было много. Я никогда не была особенно хороша в интригах. Чем выше я поднималась, тем осторожнее мне приходилось себя вести. Я слишком часто видела, как пренебрегают обязанностями, сорят деньгами, закрывают глаза на непрофессионализм, особенно если это твои друзья. С каждым годом объем бумажной работы рос как снежный ком, и приходилось все дольше сидеть за столом и заполнять какие-то необходимые бланки. Мне нравилось работать в поле. А в итоге я оказалась привязана к кабинету, точно банковский работник.

Но

проблемы были не только в отделе.

Разочаровывала вся система. Обвинение сливало перспективные дела. Судьи игнорировали важнейшие улики. И так раз за разом, а в результате опасные люди могли безнаказанно творить злодеяния. Правосудие хорошо работает только в кино.

Я поделилась этими мыслями с отцом. Он невесело ответил: «Значит, пора уходить. Иначе в конце концов станешь плохим полицейским».

Его слова стали последней каплей. Я боялась, что, если останусь, мне уже не стать тем полицейским, каким был мой отец.

Но я не собиралась сообщать все это Миллеру, так что я выбрала другую причину из списка.

– Просто устала от того, что не могу предотвратить преступление, – ответила я. – Если это убийство, ты всегда находишься на шаг позади убийцы. А когда жертвой становится женщина или ребенок, чувствуешь, как опускаются руки.

– Но ведь поимка убийцы приносит некоторое облегчение?

– Некоторым да. Но не мне.

Миллер улыбнулся.

– Любопытно.

Мы еще немного поболтали, прежде чем Миллер перешел к делу.

– У меня трудности с бывшей женой. Она психически нестабильна. Не буду вдаваться в детали, лучше кое-что покажу вам.

И он проводил меня по длинному коридору.

– Это дом времен золотого века кинематографа, – сказал он. – Здесь есть зал для просмотра.

В коридоре стояли статуи и висели изображения ангелов, играющих на арфе. Даже самые крохотные были обрамлены тяжелыми резными рамами. Коридор привел в комнату с портьерами. Там в два ряда стояли кресла – как в кинотеатре: красные, с мягкой обивкой.

– Прошу, садитесь.

На стене висел большой плоский телевизор. В шкафу под ним располагалась аппаратура. Миллер вставил DVD-диск в проигрыватель, взял пульт и занял место со мной.

– Запись смонтировал специалист, – объяснил Миллер, – он мастер по части видео. Само собой, это склейка. Пришлось так поступить, потому что съемка велась с трех разных точек. Одна из камер нацелена на подъездную дорожку. Вторая висит на доме. Третья снимает с высоты – так видно и дорожку, и дом.

– У вас много камер.

– Посмотрите видео и поймете, почему я их установил.

Он посмотрел на меня с грустью.

– Честно говоря, с тех пор я постоянно чувствую себя заложником.

Миллер кликнул, и черный экран ожил.

Белый PT Cruiser покружил по подъездной дорожке и остановился перед

домом Саймона. За рулем сидела блондинка. Она задумчиво наклонила голову, словно стояла на мосту, смотрела на воду и не решалась прыгнуть. Секунд пятнадцать ничего не происходило, женщина не двигалась, но внутри у нее все кипело. Она в последний раз обдумывала последствия. Мне уже доводилось видеть это выражение. Так подросток с пистолетом пытается решить, действительно ли он готов застрелить полицейского, перейти черту и изменить свою жизнь к худшему.

Подросток обычно опускает пистолет.

Эта женщина сделала другой выбор.

Она вышла из машины. Очень худая, с длинными прямыми волосами. Двигалась она медленно. От нее веяло слабостью, она явно была нездорова. То ли почти не ест, то ли мало спит. У нее не хватало сил открыть багажник – пришлось надавить двумя руками. Она передохнула. Руки безвольно повисли вдоль тела. Учитывая ее состояние, странно, почему она просто не закрыла багажник, не села за руль и не уехала прочь. Это было бы гораздо проще.

Но она выбрала другой путь.

Женщина вытащила банку с краской, открыла и направилась к синему «Лексусу». На водительской дверце она широкой кистью вывела надпись красной краской: «Растлитель».

Я посмотрела на Миллера. Он безучастно глядел на экран. Непонятно, то ли он прятал свои эмоции, то ли их уже не осталось. Миллер был спокоен и собран – казалось, ее безумные выходки и нападения уже стали для него рутиной.

Я повернулась обратно к экрану.

Надпись была готова. Женщина отошла и посмотрела на нее, затем подошла к входной двери и яростно, размашисто вывела те же слова: «растлитель».

Теперь съемка велась с другого ракурса. Ко входу подъехал патрульный автомобиль, из него вышли двое полицейских в форме. Женщина обернулась к ним и просто ждала. Женщина-полицейский положила руку на пистолет. Я узнала ее – Кэндейс Маркс. Мы начинали вместе, но потом она получила степень по уголовному праву и перешла в департамент внутренних дел, променяв пистолет на карандаш.

Кэндейс начала переговоры. Ее напарник молча ждал, пока она приблизилась к женщине, подняла руку и медленно и плавно опустила. Она уговаривала женщину положить краску и кисть на пол.

Женщина не послушалась.

Кэндейс замерла.

Они уставились друг на друга.

Наконец женщина заговорила. Запись была без звука, но сказанное явно встревожило Кэндейс. Взгляд стал жестким. Она посмотрела на напарника. Сигнал был мне знаком:

У нас проблема.

– Сейчас начнется неприятная часть, – сказал Саймон. – Мне каждый раз больно это видеть.

Я не отреагировала. Казалось, я покинула этот дом и эту темную комнату с экраном телевизора.