Неугасимый огонь
Шрифт:
– Как матадору, – попытался пошутить он и тут же пожалел, что воспользовался именно этой аналогией. – Извините, я не подумал.
Она полсала плечами.
– Все это было, Бог знает, как давно. Вы имеете полное право забыть.
– А вы нет?
Софья повернулась к нему, изучая его лицо в белом, ярком лунном свете и пытаясь угадать, знал ли он о Карлосе или просто догадывался.
– Бог знает, как давно, но крови пролито было очень много, – тихо произнесла она. – Нет, я поняла, что забыть это не смогу.
– Матадоры рискуют жизнью, выходя на арену.
– Может и нет.
Он заметил, что она поежилась и плотнее завязала шаль.
– Вам холодно. Не следовало бы мне на улице затевать этот разговор. Вы остановились в гостинице?
Софья кивнула, они повернулись и направились обратно в город.
– Когда я вас вновь могу увидеть? – спросил он ее, когда они прощались.
– Завтра вечером у меня последнее выступление в этом городе. Потом я уеду. На той неделе я должна снова выступать, я думаю, в Кордове, если получится.
– Вы не поужинаете со мной после завтрашнего выступления?
– Если вы этого желаете.
– Да, желаю, Вы для меня как глоток свежего воздуха, Софья. Я считаю, что сейчас мне это очень нужно.
– У вас какие-то неприятности, ведь так? – спросила она. – Поражение адмирала Гравины и его кораблей оказало на ваши планы, обратное воздействие, да?
Роберт был поражен ее проницательностью.
– Можно сказать, что да, – признался он. – Но у нас есть более приятные темы для беседы. Итак, до завтрашнего вечера, Гитанита.
Она протянула ему руку, он прикоснулся к ней губами, поклонился и зашагал прочь.
Волочась за этой женщиной, он обретал отдохновение от своего сокрушительного поражения. Его жизнь сейчас представляла собой обломки надежд и иллюзий. Скалы Трафальгарского мыса пробили солидную брешь в его доселе несокрушимом корабле, именуемом домом Мендоза. Да, он жаждал ее, жаждал унять эту агонию поражения, унять огнем… Огнем чего? Похоти? Нет, не совсем, наверное. При желании это могло сойти и за победу.
– Софья, отправьте ваших музыкантов вперед, а мы поедем в Кордову вдвоем. И мне и вам нужно туда, так почему нам не поехать вместе?
– А вы разве не остаетесь в Кадисе?
Он улыбнулся и подлил ей вина из стоящего на столе графина. Они сидели в столовой его апартаментов над складами.
– Мне незачем теперь здесь оставаться.
Она испытующе смотрела на него. Он выводил ее из равновесия. Его присутствие смущало ее уже тогда, когда он стоял на Плаза Майор рядом с ней в день первой корриды Карлоса, и она объясняла ему, английскому кузену Пабло, все тонкости боя быков.
– Вы много потеряли из-за лорда Нельсона?
– Да.
– Это очень неприятно, тем более, что он ваш соотечественник.
– Был таковым. Мне сообщили, что Нельсон погиб во время битвы.
– Вас это утешает?
– Нет, почему это должно меня утешать? – Он поигрывал вилкой, подцепив на нее кусочек оленины, зажаренной с грушами и грибами.
– У меня нет и никогда не было к нему никакой
– Но ведь вы – англичанин и он был тоже англичанином, – сказала Софья.
– Я – Мендоза.
Софья уткнулась в тарелку.
– Вы имеете в виду дом? – тихо спросила она. – Семью? Это же, по-вашему, самая сильная степень преданности, так?
Интересно, а кому ей быть преданной? Кому она обязана своим рождением? Где?
– Для меня – да. По крайней мере, так было.
– Пабло был лишен этого чувства.
– Я знаю, и это трагедия для него. Мой кузен так и не смог занять свое место или жить тем, для чего он был рожден. Он пытался заменить родственные узы, заботы о состоянии чем-то другим, но это привело к тому, чему вы были свидетельницей.
Софья покачала головой.
– Вы не совсем правы в отношении Пабло. Все было гораздо сложнее. Что касается состояния и происхождения – не знаю. Не уверена, – добавила она.
– Оставим Пабло, – вы ведь знали его лучше меня. Но о происхождении побеседуем. Почему вы говорите, что не уверены? Разве вы не вернулись туда, откуда пришли?
Она попыталась рассмеяться, но смех вышел горький.
– Я знала, что вы подумаете. Но вы ошибаетесь. Сейчас я не больше цыганка, чем вы.
Роберт начал возражать Софье. Он напомнил ей о своих впечатлениях, которые сохранились в нем с того давнего вечера на постоялом дворе, когда он впервые ее увидел и услышал. Она доверилась ему и рассказала свою личную историю. Выслушав ее, он заключил:
– Все дело в том, что быт цыган – единственное, что вы помните. Следовательно, ваше происхождение вытекает из этого мира и он один вправе вас в чем-либо обвинять.
Софья приложила руку к сердцу.
– Но я этого здесь не чувствую.
Потом, прежде чем он успел что-то сказать, она поднялась, взяла веер и шаль.
– Уже поздно, я должна идти, – произнесла она.
– А как мое предложение? Вместе поедем в Кордову?
– Хорошо, поедем вместе.
Через день они путешествовали по центральной, тускловато-золотой Андалузии. День стоял солнечный, и Софья ощущала его тепло, но по-настоящему ее кровь грело не солнце. Она вся погрузилась в человека, который сидел напротив нее в этой роскошной розово-голубой карете дома Мендоза и смотрел на нее теплым, согревающим ей душу взглядом своих карих глаз, от которого у нее перехватывало дыхание, кружилась голова, и охватывало желание…
Первую ночь они провели на каком-то постоялом дворе, не отличавшемся ни комфортом, ни каким-либо своеобразием. Роберт, осматривая это подобие гостиницы, вопросительно взглянул на Софью. Она хотела его и уже почти согласилась. И все же, как можно легкомысленнее поинтересовалась:
– Две свободных комнаты они для нас уж как-нибудь найдут, кроме нас здесь никаких гостей не видно.
Их путь продолжался. Впереди показалась Севилья.
– Еще не совсем стемнело, – сказал Роберт. – Может потерпим часок и доедем до Кармоны? Там я знаю небольшую гостиницу, она очень мила.