Неугомонная мумия
Шрифт:
– Спасибо! Спокойной ночи, мамочка. Спокойной ночи, Джон.
– Спокойной ночи, Рамсес, – отозвался Джон.
– Интересно, как он узнал, что вы со мной? – задумчиво спросила я.
Когда мы вернулись в гостиную, Эмерсон собирал бумаги с пола.
– Какой беспорядок! Вечно ты, Пибоди, все разбросаешь... – ворчал он. – Джон, ты мне не поможешь?
Джон поспешно бросился на подмогу. Когда бумаги вновь были разложены на столе, он с готовностью спросил:
– Могу я что-нибудь еще для
– Нет, спасибо, Джон, возвращайся к своей Библии. Надеюсь, чтение доставит тебе удовольствие.
Джон умоляюще посмотрел на меня.
– Почему бы Джону не посидеть с нами, Эмерсон? Садитесь, Джон.
Он послушно сел на краешек стула, сложил руки на коленях и устремил взгляд на Эмерсона. Работать под надзором этой безмолвной статуи было невозможно, так что Эмерсон вскоре отложил перо и сказал:
– Что-то ты какой-то неприкаянный сегодня, Джон. И вид у тебя нездоровый. Тебя что-то беспокоит?
Нелепый вопрос. Неужели он ждет, что Джон поведает ему свои сокровенные секреты?.. Это после того, как бедняга выслушал град насмешек по поводу романтических настроений и внезапного увлечения религией. Вообще-то Эмерсон сам склонен к романтическим порывам (уж я-то знаю, поверьте!), но на людях никогда этого не демонстрирует.
Джон почесал голову.
– Ну, сэр...
– Юная дама, я полагаю. Брось, Джон! Здесь тебе ничего не светит, она отдала свое сердце братьям Дэвиду и Иезекии, а еще Иисусу, хотя не обязательно в этом порядке.
– Эмерсон, ты ведешь себя грубо.
– Я никогда не веду себя грубо! – с негодованием отрезал Эмерсон. – Я всего лишь хочу утешить Джона и помочь ему трезво взглянуть на положение вещей. Если он пожелает упорствовать в своей нелепой привязанности, никто не станет мешать. Разве я когда-нибудь ему мешал? Разве запрещал таскаться каждый вечер в эту нелепую миссию? Чем ты там занимаешься, Джон?
– Ну... мы разговариваем, сэр. Брат Иезекия называет это «часом общения».
Эмерсон расплылся в едкой ухмылке. Я многозначительно кашлянула. Перехватив мой взгляд, он воздержался от комментария, а Джон продолжал:
– Брат Иезекия рассказывает о своем детстве, сэр. Его мать была настоящей святой. Знаете, сэр, он не может даже подсчитать, сколько раз она истязала его розгами, выбивая из него бесов. Я рассказываю о том, что происходит здесь...
– Сплетничаешь, значит? – вопросил Эмерсон страшным голосом.
Джон вздрогнул.
– О нет, сэр! Я никогда не стал бы сплетничать о вас или миссис Эмерсон. Я рассказываю лишь о мелких происшествиях да о похождениях юного господина Рамсеса... Брат Дэвид разъясняет мне Писание...
– а о чем говорит Черити? – поинтересовалась я.
– Она не говорит, мадам, она сидит и шьет – рубашки для детей и брата Иезекии.
– В
– Нет, сэр, я бы не назвал наши разговоры скучными, хотя и веселыми их назвать, наверное, нельзя.
– Ага! – Эмерсон рассмеялся. – Возможно, Амелия, для этого парня еще не все потеряно. Джон, ты бы лучше проводил вечера с Абдуллой и работниками, совершенствуя свой арабский. Их разговоры куда веселее.
– Нет, сэр, я не могу. Честно говоря, сэр, я беспокоюсь за братьев. Обратившихся в их веру в последнее время стало меньше. Один из детей на днях даже швырнул в мисс Черити камнем.
– Камнем?.. Ты подтверждаешь мои опасения, Джон. Надо что-то предпринять. Ну, юноша, я рад, что ты облегчил душу. А теперь ступай спать, мы с миссис Эмерсон подумаем, что делать с миссией.
Проводив Джона взглядом, Эмерсон проговорил:
– Я знал, что его что-то гложет. Видишь, Амелия, немного такта, немного сочувствия – вот и все, что надо, чтобы добиться доверия такого простодушного парня, как Джон.
– Такта? – переспросила я, постаравшись скрыть улыбку. – Так что ты намерен делать, Эмерсон?
– Надо кое-что провернуть! – ответил он твердо, но довольно туманно. – Мне бы хотелось, чтобы люди сами решали свои проблемы и не ждали, когда я приду к ним на помощь. Все, Амелия, пора работать.
Я послушно вернулась к своим занятиям, но вместо рисунка с изображением черепков, над которым трудилась, перед моим взором возникло видение – женское лицо с прозрачными темными глазами и легкой, чуть насмешливой, чуть загадочной улыбкой.
Ну скажите, как сосредоточиться на горшках или даже пирамидах, когда тебя как магнитом влечет к нераскрытому преступлению? Завораживала сама трудность задачи, ибо я не сомневалась: обрывочные факты не что иное, как фрагменты единой картины. Вот только нужно увидеть контуры этой картины, а дальше все пойдет как по маслу... Мумия и ящик из-под нее, портрет и нагрудное украшение Двенадцатой династии, убийство, кража, поджог... Все это составные части единого замысла, хитроумного плана.
На столе лежали списки содержимого лавки Абделя. Я осторожно подтянула листки к себе. Эмерсон и ухом не повел.
Догадка явилась не яркой вспышкой озарения, но тончайшим лучиком света. Постепенно луч становился шире, высвечивая факт за фактом.
Эмерсон прекратил скрипеть пером. Я подняла взгляд и увидела, что он в упор смотрит на меня.
– Опять, Амелия?
– Мне кажется, я поняла, Эмерсон... Ключ к разгадке здесь. – Я протянула ему списки.
– Один из ключей, Пибоди.
– У тебя новая гипотеза?
– Не просто гипотеза, дорогая. Я знаю, кто убил Хамида и Абделя!
– Я тоже знаю.