Неугомонное зло
Шрифт:
— Малышка Эстер? Хотите сказать, что она умерла?!
— Боюсь, что да, Эймиас. Мне очень-очень жаль.
Доктор Фичетт задумчиво жевал печенье; казалось, он запихивает новость в какую-то подходящую щель в памяти.
— Надо же! Вот уж действительно странная новость. Сколько ей было лет?
— Пятьдесят семь, — сказал Маркби.
— Наверняка она ела мясо, — заметил доктор Фичетт.
— Она умерла неестественной смертью, сэр. Ее… кхм… закололи ножом, — с трудом выговорил Маркби.
— В церкви?! — воскликнул доктор Фичетт тоном леди Бракнелл из «Как важно быть серьезным». — Как необычно! Совсем как несчастного Беккета. Кто ее убил?
Внезапно он метнул на Маркби проницательный
— Мы пока не знаем. Похоже, вы ее единственный ближайший родственник и наследник.
— Не знаю, какое мне дело! — тут же проворчал доктор Фичетт, качая лысой головой. — Нет, нет, мне совсем не до этого… Джейн, пожалуйста, займитесь всеми делами для меня! — Он бросил на нее умоляющий взгляд.
— Лучше пусть всем займется ваш поверенный, Эймиас. Я позвоню ему и все расскажу.
— Лишь бы меня не просили никуда ехать. Ни на какое дознание я не поеду! — И без того высокий голос старика стал совсем визгливым.
— В этом нет необходимости, — заверил его Маркби, видя, что доктор Фичетт неподдельно расстроился — не из-за смерти племянницы, но из страха, что ему придется покинуть свои владения. Интересно, подумал Маркби, когда он в последний раз выезжал из дому? — Откровенно говоря, я просто надеялся, что вы что-нибудь расскажете мне о племяннице.
— Мне нечего рассказывать, мой милый. — Услышав, что ему не придется иметь дело с современным миром, который он презирал и который старался не замечать, старик заметно расслабился. — В последний раз я видел ее, когда ей было… около тридцати лет. Она всегда была очень некрасивой девочкой. Джейн, милочка, пожалуйста, дайте мне тот альбом.
Джейн, отлично знавшая, что где лежит, послушно сняла с полки огромный альбом в кожаном переплете. Фичетт медленно листал страницы, пока не нашел что искал.
— Вот, пожалуйста. — Он постучал морщинистым пальцем по снимку. — Кажется, снимали в первый год, когда Эстер уехала в Оксфорд. Вторая девушка — ее подружка; она на каникулах гостила в доме сестры.
Маркби взял тяжеленный альбом и едва не уронил его. На снимке, сделанном, видимо, в разгар лета, стояли две молодые женщины в легких платьях. В одной он безошибочно признал очень молодую Эстер. Она действительно была некрасива, но отличалась здоровой, спортивной привлекательностью. Обеих девушек отличал налет невинности, какой свойствен вчерашним школьницам, вступающим в новый мир, в их случае — волнующий мир университета. Они опирались о каменную стену, но где именно их сфотографировали, Маркби не понял.
Как будто прочитав мысли Маркби, доктор Фичетт сказал:
— Они в Йоркшире… Там жила моя сестра. Только не спрашивайте почему.
Маркби не отрываясь смотрел на девушку, стоящую рядом с Эстер. Хорошенькая, очень хорошенькая, тоненькая, хрупкая… Такого рода красота не увядает с годами. Она и сейчас еще очень привлекательная женщина! Маркби подсунул альбом под нос доктору Фичетту.
— Вы, случайно, не знаете вторую девушку?
Старик покосился на фото и поднял глаза на Маркби.
Глаза его снова злорадно заискрились.
— Конечно, знаю! Это малышка Рут Паттинсон, дочка священника! Помните детский стишок? «Жила-была девчонка с малюсенькою челкой по центру лба прекрасного. Была пристойной, — похвал достойна…» А повела себя плохо — и угодила в беду!
Доктор Фичетт расхохотался, да так, что подавился, и гостям пришлось оказывать ему первую помощь.
— Ребенок? —
— Дэйв, не забывайте, дело было в шестьдесят шестом году, а девушка происходила из ультраконсервативной семьи — дочь священника. Отец ребенка отказался на ней жениться. Аборты разрешили только год спустя; но, даже если бы аборты были уже узаконены, вряд ли Рут Паттинсон, при ее религиозном воспитании, прибегла к такому выходу. Ну а подпольный аборт — дело рискованное; к тому же она, скорее всего, даже не знала, к кому обратиться за такого рода помощью. Точно так же она не могла обратиться к родителям. Для них ее беременность стала бы страшным ударом, особенно для отца, ведь он считал, что приходской священник и члены его семьи должны подавать хороший пример остальным прихожанам. Итак, она хотела любой ценой скрыть от них свое положение… Даже не знаю, что бы она сделала, если бы Эстер и ее мать не предложили ей приют в трудное для нее время. Может, все-таки призналась бы родителям… Или не нашла бы в себе сил и решилась на какой-нибудь отчаянный шаг? — Маркби покачал головой. — Меня предупреждали, что доктор Фичетт — настоящий старый сплетник. Так оно и оказалось. Нам повезло, потому что его сведения действительно устарели. Возможно, он бы и забыл о подружке своей племянницы, если бы за последние тридцать лет случилось еще что-нибудь интересное. Но он живет в прошлом, которое для него реальнее настоящего.
— Кто был отцом ребенка? — спросил практичный Пирс.
— Этого мы не знаем. Нам известно лишь то, что рассказал доктор Фичетт. Рут Паттинсон забеременела на последнем курсе университета. Каким-то образом ей удалось скрыть интересное положение до конца учебного года; выпускные экзамены Рут все же сдала. Однако вернуться домой она не могла. Она во всем призналась лучшей подруге, Эстер Миллар. Эстер и придумала выход. Она отвезла Рут в Йоркшир, а мать Эстер проявила чуткость и разрешила Рут пожить в их доме до родов. Не знаю, как они объяснили преподобному Паттинсону и его жене продолжительное отсутствие Рут. Наверное, девушки сочинили что-нибудь убедительное. Например, что мать Эстер больна и они вдвоем за ней присматривают. Ребенок родился в Йоркшире; доктор Фичетт смутно припоминает, что его сразу же отдали на усыновление. Рут вернулась домой, и никто ничего не узнал. Старик в курсе дела только потому, что его сестра все же сомневалась, правильно ли поступает, участвуя в обмане, и спрашивала его совета. Эймиас Фичетт знал, какие неприятности подстерегают студентов и студенток… Кроме того, он был заочно знаком с преподобным Паттинсоном. Отец Рут писал ему длинные письма, посвященные его изысканиям в мифологии. Эймиас считал его психом. Сестре он посоветовал ничего не говорить Паттинсону о положении дочери, иначе, цитирую, «будет только хуже». Пусть лучше Рут родит ребенка втайне, а Паттинсоны пребывают в блаженном неведении. Миссис Миллар, довольная тем, что брат поддержал ее, охотно позволила Рут остаться в ее доме. У Эймиаса имелся и еще один повод снисходительно отнестись к несчастной девушке. Он сказал, что Рут «была очень умной студенткой и закончила курс на отлично». По его словам, он не мог допустить, чтобы ее жизнь пошла под откос.
Пирс долго думал и наконец спросил:
— При чем здесь смерть Эстер Миллар?
— Насколько нам известно, пока ни при чем. Однако теперь мы знаем, почему Рут предложила подруге кров. Она чувствовала себя должницей Эстер.
Пирс просветлел:
— Может, Эстер Миллар собиралась предать дело огласке, рассказать о ребенке?
— Через тридцать пять лет? Какое это теперь имеет значение? И потом, кому рассказывать? Происшествием никто бы не заинтересовался, кроме нас с вами, — возразил Маркби.