Неуловимый убийца
Шрифт:
– Ты настоящий друг, Далси, кажется, я тебе это уже говорил. Твоя доброта очень мне помогла, и помогает. Ладно. Я все тебе расскажу. Может, мне сразу станет легче, гораздо легче. Я давно хотел с тобой поделиться, но все никак не мог набраться храбрости.
– Бог дурачок, меня-то зачем бояться? Ну, смелее.
– Ладно. Началось это не так уж давно, после второго моего ранения. Я получил отпуск, и можно было на четыре дня съездить в Рим. Нас много таких собралось, с увольнительными. Бродили, смотрели достопримечательности. Ну, сама понимаешь, Рим.
Далси молча кивнула.
– Однако по
Далси знала, что должна любой ценой выудить из него правду. Любой намек на порицание – и он захлопнет створки, как моллюск.
– Еще бы, – сказала она, – конечно понимаю.
– Мне поначалу чертовски везло. Ты и представить не можешь как. Всякий раз я знал, что пойдет нужная карта, и увеличивал ставки. И все получалось так, как я думал. Это была какая-то фантастика!
– Я знаю. Удача, она всегда идет полосой, несколько раз подряд. Мне всегда казалось, что в этом есть что-то дьявольское.
– Очень верное наблюдение, я тоже тогда это понял. Но не сразу. Не буду вдаваться в детали. Когда я вернулся в казарму, у меня было шестьдесят пять фунтов долга, и ни единого пенни в кармане.
– Бедный ты мой! И как же ты выкрутился?
– Хороший вопрос. Деньги я профукал, а карточный долг – это долг чести. Разумеется, мне не грозил арест, или отчисление из части, но я бы не смог смотреть в глаза своим товарищам, будто ничего особенного не случилось.
– Понимаю. Я прекрасно тебя понимаю.
– Но вряд ли догадываешься, что было дальше. Ты знаешь, что меня перевели в казначейскую часть, и, естественно, через мои руки проходило море денег. Я подумал, что смогу подделать кое-какие расчеты в ведомостях, а если кто-то это обнаружит, сделать вид, что случайно ошибся. Решил, что так смогу выкрутиться, размечтался… Опять-таки избавлю тебя от рассказов о том, как мне удалось осуществить свою задумку. Короче: я изменил несколько цифр и подделал баланс. Пришлось изрядно помучиться, все пересчитывать и перекраивать, зато через неделю у меня в кармане была сотня фунтов из государственной казны.
Далси предчувствовала, что услышит нечто в этом роде, но тем не менее ее охватил ужас. Фрэнк всегда слишком легкомысленно относился к чужим деньгам, но этот его демарш не шел ни в какое сравнение с прежними выходками, во всяком случае, горько усмехнулась она, с теми, о которых ей было известно. Но она не смела даже нахмуриться, она должна была узнать все до конца.
– Бедный ты мой недотепа, – лишь пролепетала она. – Это же какое-то безумие!
– Еще бы не безумие, я и сам понимал, что творю, – честно признался он, – но все равно был очень доволен. Ребятам сказал, что попросил родственников прислать деньжат, ну и отдал эти проклятые шестьдесят пять фунтов. У меня оставалось еще тридцать пять, и никто от этого ничуть не пострадал, наше замечательное правительство бросает на ветер миллионы, и моя жалкая сотня – это пшик, ничто.
– А начальники твои… они ничего не заметили?
– Они-то пет. Но лучше бы заметили они, чем кое-кто другой. Был в нашем отделе
Далси посмотрела на него с недоумением.
– Как-то вечерком он отвел меня в сторонку и заявил, что ему необходимо поговорить со мной в приватной обстановке. Короче, он сразу понял, что никаких денег я из дома не получал, поскольку он отвечает за почту, а в последние две недели на мое имя не приходило никаких писем. Потом этому гаду не лень было перерыть все папки, ну и в конце концов он докопался до листка с фальшивыми цифрами. Он вынул его и забрал себе.
– Но раз он ничего никому не сказал, зачем ему тогда этот листок?
– Сейчас узнаешь. Он спросил, сколько я могу заплатить ему за молчание. Я, разумеется, стал божиться, что у меня нет ни пенни. А этот проныра сказал, что он все разузнал: по его сведениям, у меня на руках должно быть еще тридцать пять фунтов. Если я готов платить, листок остается у него, а если нет, тогда он обязан доложить кому следует.
Далси вся похолодела, но усилием воли отогнала охвативший ее страх.
– Но ты же мог сказать, что сам доложишь куда следует о его вымогательстве.
– Чтобы доказать факт шантажа, я вынужден был бы рассказать и о своем мошенничестве. Расправившись с ним, я бы и сам угодил в капкан.
– Действительно. Я как-то об этом не подумала… Ну и как же ты поступил?
– Известное дело как. Отдал ему деньги. А что мне оставалось? Больше он меня не трогал, но как только стало известно, что меня отправляют на гражданку, явился снова. Он, понимаешь ли, слышал, что я пролил кровь за родину, и за этот подвиг мне полагается щедрая награда. А он как раз здорово поиздержался и с удовольствием примет от меня подарок.
– Ах, Фрэнк! Это же чудовищно!
– Я попытался от него отделаться, но не тут-то было. Очень скоро я сообразил, что меня могут отправить не домой, а на пару лет упечь в тюрьму. Что мне было делать? Я снова от него откупился.
– Но чем ты мог откупиться? Тебе же еще тогда не выдали ни подъемных, ни наградных?
– Этот тип все продумал. Накануне моего отъезда мы пошли к нашему с ним начальству, к главному дивизионному казначею, и я написал официальное заявление: прошу выплатить полагающиеся мне деньги мистеру Гарнетту. По ходу дела сочинил историю про долги, что мне нужно с кем-то там расплатиться, и мистер Гарнетт обещал оказать мне любезность. Не думаю, что наш главный мне поверил.
– Почему?
– Он потом снова меня вызвал, попозже, и спросил, точно ли я хочу отказаться от денег, и не требуется ли мне его помощь. Я заверил его, что все нормально, и он, помнится, посмотрел на меня с большим подозрением и сказал: «Ну, вам виднее».
– Так вот почему ты был такой мрачный и нервный – тогда на вокзале! Ах, Фрэнк, представляю, как тебе было горько и обидно!
– Ах, Далси, это я еще как-нибудь бы пережил. Ладно бы речь шла только о тех деньгах. Но я знал, что он от меня не отцепится. Он вскоре тоже должен был демобилизоваться. То есть снова здорово – найдет меня и снова будет доить до тех пор, пока я его не прикончу. Если честно, я уже и об этом подумывал. Слава богу, хватило ума хоть этой глупости не сделать, не пачкать руки кровью.