Неумышленное ограбление
Шрифт:
— Скорее всего, он смотрит на тебя. А я в полном ауте.
На Эванжелинин выигрыш мы здорово повеселились в роскошном баре. Подозреваю, этот бар был специально задуман для того, чтобы посетители так и не смогли вынести из казино свой выигрыш. Мы начали со сложных коктейлей «Марокканский пикник» и «Лунная соната», а вот чем закончили — видит Бог, я не помню. Если мы чего-то и не попробовали, то только в том случае, если до нас это выпила компания таких же веселых и беззаботных алкоголиков. Сквозь туман помню, как Эванжелина пеленала в белоснежную салфетку с изящной вышивкой полбанана, вытащенного из мороженого, тупо приговаривая: «Это надо взять Антрекоту».
Большую часть выигрыша мы спустили. Несмотря
А еще в пьяном бреду мы поклялись друг другу никогда больше здесь не появляться. Потому что меня это пугало — открывать в себе на двадцать девятом году жизни неизведанные территории, чувства и склонности, которые раньше себя никак не проявляли. Дрожащие руки, капельки пота на висках, прыгающее в груди сердце — нет, если деньги и доставать, то не таким способом. Эванжелина меня поддержала, хотя и выговаривала слова с огромным трудом.
Ко мне домой мы почему-то добирались на «БМВ». Точно помню, что это был «БМВ», хотя не понимаю, откуда он взялся. Веселая Эванжелина кричала, что впервые в жизни едет на таком великолепном «понтиаке», и каждые три минуты падала на водителя, усложняя процесс управления машиной. Я всю дорогу тщетно пыталась сфокусировать взгляд на затылке парня, который нас вез, но видела только что-то черное, расплывчатое, прерываемое яркими вспышками желтых и белых уличных фонарей.
Последнее, что отложилось в сознании, — это то, как смеялся и изобретательно матерился Серж, затаскивая нас на третий этаж.
Август — пора переворотов. Только неделя прошла со дня нашего громкого похода в казино, как меня постигло кошмарное происшествие. Короткий прямой удар в солнечное сплетение.
Началось все с того, что в субботу знакомая подкинула мне ребенка. Ребенок (мальчик) попался неуправляемый. Я возненавидела его через пятнадцать минут после того, как за его мамашей захлопнулась входная дверь. Он все время жевал яблоко или грушу и был измазан яблочными слюнями до ушей и по колено. Он все трогал руками — зеркало, полированную стенку, стекла книжных полок, мой белоснежный дорогой костюм. Он засунул жвачку мне в тапочку и выгрыз (!!) струну теннисной ракетки. Он залез на журнальный столик, чтобы дотянуться до красивой бутылки ликера, подпрыгнул и сломал его. Бутылка, описав замысловатую дугу, приземлилась боком на паркет, разбилась, и мне осталось только гадать, смогу ли я теперь вывести темно-вишневые пятна с нежно-зеленого ковра.
Он морально уничтожил моего кота. Антрекот забился в кладовку, и я его не видела до конца субботы. Через пару часов оккупации я поняла: мне надо или уйти из дому и молить Бога, чтобы от квартиры осталось хоть что-нибудь, или утопить ребенка в ванне — иначе я сойду с ума.
Еще я открыла для себя простую истину — собственных детей у меня не будет. Я согласна еще повосхищаться чужими отпрысками — с расстояния десяти метров и в случае, если у них рот будет заклеен лейкопластырем, а руки крепко привязаны к туловищу, — но иметь своих — нет, до такого я никогда морально не дозрею.
В семь вечера мамаша забрала своего кроткого ангела, превратившего мою квартиру в пепелище. «Тебя не обижали, мой маленький?» Нет, его не обижали.
В семь ноль-три из кладовки осторожно выполз Антрекот с шерстяным носком на шее. Мы скорбно посмотрели друг на друга и синхронно вздохнули. Если уж для Антрекота — многодетного папаши со стажем — эта суббота явилась откровением, то что уж говорить обо мне?
Оглядев руины, я поняла, что без генеральной уборки не обойтись.
Вообще-то я не позволяю
Правда, моя теория минимальных затрат иногда получала логическое развитие, и тогда Серж возмущался, что я затрачиваю на приготовление ужина для него в три раза меньше времени, чем для Антрекота! Но ведь Антрекот не может накормить себя сам! Он и консервную банку открыть не в состоянии.
На следующий день мой любимый товарищ Серж предусмотрительно исчез из квартиры, и мы с Антрекотом развернулись. Мы носились по комнатам с ведрами и тряпками, пылесосили, протирали, отмывали, полировали. Особенно старался Антрекот. Когда я мыла окна, он по привычке болтался на шторе, всем своим озабоченным видом показывая: «Видишь, проверяю, достаточно ли прочны гардины». Когда я пылесосила, он изображал из себя Самую Главную Пыль, носился по паркету, стучал когтями и падал на поворотах на бок.
Наконец дело дошло до стирки. Я сортировала белье и одежду, чтобы замочить, и обнаружила в кармане Сережиных джинсов нечто бумажное. Деньги, с восторгом подумала я и вытащила записку, отпечатанную на пишущей машинке.
«Соскучилась. У меня для тебя подарок. С нетерпением жду встречи».
Я присела на край ванны. Вот такие моменты и укорачивают нашу и без того недлинную жизнь. Мне пришлось прочитать записку еще раз пять, чтобы осознать, что три года безмятежного счастья, любви и доверия закончились и теперь мне придется привыкнуть жить по-другому — в одиночестве. Измены я простить не могла никак. После всего того, что было между нами, он завел себе какую-то дуру, которая даже на машинке печатать толком не умеет — две опечатки в трех предложениях. Хорошо еще, что нет орфографических ошибок.
Горячая вода хлестала по стенкам ванной, а я сидела и сидела, подперев рукой подбородок и отшвырнув от себя теперь уже ненавистные джинсы.
Прострация длилась до тех пор, пока не появился Серж.
— О, — разочарованно протянул он, — а я думал, вы уже закончили.
И тут я сорвалась. Повела себя, надо сказать, в несвойственной мне манере. Съехала с рельсов. Орала, рыдала, клеймила, оскорбляла — стыдно вспоминать. В конце концов я швырнула в лицо Сергею джинсы и записку. Он посмотрел на нее, сказал «дура», повернулся и ушел. Не снизошел до объяснений. Прекрасно. Я переживу.
Все оставшееся время дня я была как телевизор, из которого вынули очень важную деталь и он пытается что-то показывать, но у него не получается. Я кое-как закончила уборку, накормила Антрекота. Антрекот тоже чувствовал произошедшую во мне перемену и сардины в масле принял без обычного энтузиазма. Я наконец поняла, как глупы и неубедительны были все те слова, которыми я пыталась утешить Эванжелину. Разве тут могут помочь слова, а тем более мои нудные нотации?
Три года мы прожили почти как в раю. Сергей не походил на большинство мужчин-журналистов — суетливых, прокуренных, говорливых, отслеживающих график презентаций с пристальным вниманием хронических алкоголиков. Он был огромным, широкоплечим, задиристым, ироничным. Врагам его очень логичные и аргументированные статьи проедали печень, а для меня не было сиделки заботливее, когда я болела гриппом. Он никогда не забывал покупать коту рыбу. За три года я обнаружила в нем лишь одну слабость — Сергей любил захламлять квартиру газетами, называя их все, даже просто рекламные листки с программой ТВ, архивом. Он пытался хранить их под диваном, креслами, столами и так далее.