Неупокоенный
Шрифт:
Такой человек начисто лишался памяти, иногда какодемон и вовсе переносил его в другую страну и даже на другой континент, где тот начинал жизнь с чистого листа и весь остаток своей жизни вёл настолько праведный образ жизни, что после своей смерти попадал в Рай. За такие души правители Ада сдирали с правителей Рая по семь шкур и ещё требовали доплаты. Узнав Ад изнутри получше, Валера изменил своё отношение к демонам и даже к таким типам, как Сатана-Люцифер и его ближайшее окружение, а также к понятию зла, как такового, у которого было множество градаций и оттенков. Спрашивается, как бы вы определили Добро, если бы рядом с ним не стояло Зло? Ещё высших иерархов Ада он зауважал за то, что те очень чётко разделяли Зло на градусы. В какой-то мере всё происходило именно так, как это описал Данте Алигьери в своей "Божественной
Всё остальное поддавалось лечению, самым простым из которых, была реинкарнация. Валера, прочитав однажды статью в каком-то еженедельнике, полагал, что число умерших людей на Земле сравнилось с числом живущих, но Дельфия, которой он сказал об этом, рассмеялась и очень доходчиво объяснила ему, что в Аду и Рае вместе взятых сейчас находится всего четыре с половиной миллиарда инкарнов, смиренно ждущих того часа, когда Творец сделает их всех людьми. Поначалу Валера не понимал этого смирения и почтительного отношения к демонам, являвшихся, как ни крути, их тюремщиками, но потом сообразил, — рано или поздно им было суждено стать равными Творцу, а вот все демоны исчезнут без следа и уж тогда-то они смогут развернуться. В олимпийском спокойствии инкарнов имелся всего лишь один изъян, — никто из них даже и не подозревал о том, что Творец и пальцем не пошевелит, чтобы они стали людьми. Вернуть всех этих жмуриков с того света можно было только одним единственным способом, — вдохнуть в их идеальные, красивые демонические тела ци преображения.
Он долго думал над тем, что с ним произошло тогда, в подвале, когда был прикован к стальному креслу и смотрел на страшную иллюзию, созданную для него Агваресом. Когда-то очень давно Ли Вэй вызвался стать подопытным кроликом для своего учителя и тот тоже приковал его цепями к стальному креслу. Правда, учитель подверг его изощрённым физическим пыткам, воткнув ему в грудь золотую иглу с трубкой, изготовленной из кишок какого-то зверька. У него над головой он поместил магический сосуд, изготовленный из топаза, который вскоре наполнился его ци доверху. Когда ци перестала истекать из тела ученика, учитель быстро привёл тело Ли Вэя в порядок и дал ему всосать в себя свою же собственную ци. Так из молодого бойца, постигшего искусство неконтактного боя, он превратился пусть и в великого летающего воина, но всё же так и не обрёл прав если не творения, то хотя бы сотворчества, преображения. Увы, но его учитель оказался не таким уж великим магом, каким он представлялся своему ученику, уговаривая его на этот эксперимент.
Валера прекрасно понимал, что главным виновником того, что он обрёл ци преображения, был Ли Вэй и в какой-то мере он сам, когда стал вдыхать в себя ци с двух концов, высасывая огонь жизни из банки над головой и из себя самого, да, к тому же ещё и очень интенсивно. Однако, главным идеологом этого проекта всё-таки был Агварес и Валера подозревал, что он вовсе не собирался отдавать ему ци, а высосать её сам, чтобы обрести душу. Да, грохоту при этом было бы много, но толку скорее всего никакого. Преобразив трёх демонов, он прекрасно понимал, что второго варианта просто не дано и отдавал себе отчёт в том, что этот дар должен быть по справедливости передан демонам, ангелам, инкарнам и людям. Правда, добрую треть всего Человечества при этом следовало ещё и грохнуть под самым благовидным предлогом и желательно безболезненно, естественно, безболезненно для их души, а не тела, ведь самоубийство являлось, как ни крути, довольно тяжким грехом и всех самоубийц автоматом отправляли на реинкарнацию после пятилетней отсидке в Адское Геене, где специально обученные демоны-психологи продували инкарнам уши и промывали мозги до тех пор, пока они сами не принимали естественный душевный облик и не летели на Землю.
В общем даже при самом благоприятном стечении обстоятельств этот процесс грозил растянуться лет на пятьсот, а то и всю тысячу. Мало того, что Валера даже понятия не имел о том, как организовать весь этот сложнейший процесс, так он ещё
Ну, а пока что он беспечно прогуливался по улицам Трикапитиса то ускоряя, то замедляя шаг, разглядывая прекрасные дворцы, которыми они были застроены, изумительные фонтаны, роскошные зелёный скверы, зелени и цветов в этом городе, очень похожем на Вену, в которой он был однажды, только не с узенькими, а очень широкими улицами. В этом красивом городе даже инкарны были одеты пусть и чопорно, но совсем не так, как в своих городах и на одной из площадей он даже увидел художника, стоящего возле мольберта с палитрой и кистью в руках, который писал маслом большую картину. Валера не был в этом уверен, но судя по стилю это был Клод Моне. Он приблизился к художнику, вежливо попросил у него разрешения сфотографировать его, а затем заснял как художника, так и его творения, после чего, вежливо раскланявшись, засунул руку во внутренний карман и, вытащив из него плоскую бутылку французского коньяка, вложенную в бумажный пакет, вручил её Клоду Моне, именно так звали Новуса Пиктора при жизни.
Когда Клод Моне заглянул в пакет и увидел в нём пол литровую бутылку "Мартеля", он изумился и хотел что-то сказать, но Валера, с дружелюбной улыбкой помахав ему на прощание, уже быстрыми шагами догонял Ли Вэя и Иру. Влюблённая парочка, которая несколько минут назад любовалась прекрасным городским пейзажем, на котором Клод Моне изобразил огромную площадь с величественным фонтаном, струи которого вздымались вверх метров на пятьдесят, направлялась к городской галерее изобразительного искусства. Вот там-то все они и убедились в том, что художники продолжали творить и в Аду, где они даже свои новые шедевры подписывали прежними именами. Было удивительным только одно, как Ад сумел заполучить их к себе и скорее всего, сие великая тайна есть.
После четырёх часов хождения по галерее, в которой Валера делал не менее полутора тысяч снимков, для чего ему пришлось несколько раз вставлять в фотокамеру новые карты памяти, они, наконец, направились к стоянке пассажирских сервов, где Ли Вэй и Ира наняли себе двухместный восьминогий экипаж, а Валера сел в кресло позади вежливого инкарна. Через двадцать минут они уже были возле ресторана "Могучий демон" и практически вместе вошли в самый большой его зал, интерьер которого был, словно списан с полотен Анри де Тулуз-Лотрека. Там играла музыка, а на сцене с громкими криками отплясывали канкан целая толпа танцовщиц. Ли Вэй и Ира пошли к столикам стоящим поближе к сцене, а Валера к пустому столику стоящему у стены. Не успел он сесть за столик, как к нему тотчас подошел официант-инкарн в оранжево-чёрной, как у тигра, полосатой жилетке и он, широко и дружелюбно улыбнувшись ему, сказал:
— Будьте добры, кружку пива и тарелочку солёных орешков к нему, и вот ещё что, скажите, господин Абдусциус сегодня принимает своих старых знакомых?
Официант, услышав имя хозяина заведения, вежливо поклонился и дружелюбно сказал:
— Господин Абдусциус никогда не отказывает во встрече своим друзьям и знакомым. Если, конечно, вы в своём послании, которое я готов передать курьеру, докажете ему это. Думаю, что это займёт не более часа и вы успеете не только выпить своё пиво, но и поужинать.
Валера достал из внутреннего кармана маленький синий конверт с вложенной в него карточкой, на которой было написано каллиграфическим почерком: — "Господин Абдусциус, когда-то вы задолжали мне миллион долларов и пригласили навестить меня вас. Я нахожусь в вашем ресторане. В. Л." Он передал конверт официанту и вежливо улыбнувшись, спросил:
— Я должен приложить какую-то сумму курьеру на чай?
— Было бы желательно, господин. — С лёгким поклоном сказал официант — Но не более пяти сестерций.