Неужели это он?
Шрифт:
— Спасибо. Простите, что вам приходится со мной столько возиться.
— Не извиняйтесь. Между прочим, ведь это я волей-неволей втравил вас в эту историю, решив сделать своей невесте рождественский подарок. Так что я просто хочу загладить собственную вину.
Значит, он заботится обо мне просто из чувства долга... От этой мысли Доминик стало грустно.
— Наверное, мне надо вам сказать: ваши родители знают, что вы в хороших руках и вашей жизни ничто не угрожает. Они просили меня передать вам, что очень вас любят. Собирались приехать, но я их отговорил, сказав, что вы скоро будете
— Спасибо, — вежливо ответила Доминик.
Харпер помолчал в нерешительности. Пора начинать тот разговор, ради которого он и приехал. Ему очень не хотелось говорить ей неправду, скрывать, что он работает в Скотленд-ярде, но он не видел другого выхода. Скажи он ей все о себе, и Доминик — она девушка очень сообразительная — легко догадается, зачем он приезжал в музей Энсора. Вряд ли она станет ему больше доверять, если узнает, что его интерес к ее отцу имел сугубо профессиональный характер.
— Послушайте, Доминик, — Харпер наконец решился. — Инспектор, который приходил к вам сегодня утром, хотел бы задать вам еще пару вопросов. Мне удалось убедить его, что я лучше справлюсь с этой работой, и, если вы расскажете что-нибудь интересное, я тут же ему позвоню и все передам.
Доминик не удивилась и не насторожилась.
— И что его интересует?
— Главным образом он хочет, чтобы вы назвали всех, кто знал о вашей поездке в Рединг.
— Полиция считает, что к ограблению причастен кто-то из своих?
— Полиция ничего не считает, пока она только собирает информацию, — нетерпеливо перебил ее Харпер. — Итак, Доминик...
— Хорошо. Мой отец, семейство Барнхемов, мистер Фредериксон, вы, между прочим... Ах да... и я, разумеется.
— Вы уверены, что никого не забыли?
— Абсолютно.
— Хорошо. А как насчет шофера автофургона?
— Их было двое: один вез меня в Англию, другой должен был отвезти в Рединг картину и меня. Кто из них двоих интересует полицию?
— Полагаю, оба.
— Питер ван Хойдонк живет в Остенде много лет, он частенько работает с нашим музеем. Так вот, Питер понятия не имел, что картину надо будет везти в Рединг: он знал только лондонский адрес мистера Фредериксона.
— Ладно, а как насчет второго?
— Его нанимал мистер Фредериксон, и я о нем ничего не знаю. Кстати, он ведь тоже не знал, по какому маршруту мы поедем.
— Почему вы так думаете?
— Потому что, когда картину погрузили и я села рядом с ним в кабину, он спросил, куда мы едем. Не знаю, может, он это сделал специально, чтобы потом на него не пало подозрение...
— Может быть... — согласился Харпер. Хотя, вряд ли, подумал он. — Что ж, не буду вас больше мучить. — Он поспешно встал, собираясь уходить. — До свидания, Доминик. Приятных сновидений, — он улыбнулся и закрыл за собой дверь.
Когда Доминик осталась одна, она закрыла глаза, снова и снова возвращаясь к только что закончившемуся разговору. В чем она себя не обманывала, так это в том, ради чего он приходил. И то, что ему были нужны сведения о лицах, имевших отношение к транспортировке картины, и что он абсолютно не интересовался ни ею, ни ее драгоценным здоровьем, было для нее очевидно. Уж больно он заторопился уйти, как только она рассказала о шоферах.
— Доминик! Милая моя, да вы в слезах... Неужели это мистер Харпер расстроил вас?
— Ну что вы. Он был так добр ко мне. — Доминик заставила себя улыбнуться. — Просто у меня немного болит голова.
Она послушно проглотила таблетки, выпила полстакана какой-то противной теплой микстуры и закрыла глаза. Спать ей не хотелось, но, если она будет лежать с открытыми глазами, эта сверхзаботливая сестра не успокоится, пока Доминик не вколют какое-нибудь сильнодействующее снотворное. Не стоит обижать эту добрую женщину... Как хорошо всего через три-четыре дня оказаться дома и никогда больше не вспоминать об этом бессердечном и холодном мистере Харпере.
Бессердечный и холодный мистер Харпер в этот момент сидел дома у себя в кабинете, пытаясь хоть как-то разобраться в накопленной информации. Характер преступления не оставлял сомнений, что все было заранее спланировано и тщательно организовано. И чем больше Сидней перебирал всех, кто мог стоять за спинами непосредственных исполнителей, тем чаще круг замыкался на одном и том же человеке, Марке Фредериксоне. Однако задержка документов еще недостаточная улика и любой адвокат шутя разрушит обвинение. Кроме того, Сидней чувствовал знакомый почерк: таинственный организатор дерзких краж произведений искусства, за которым он охотится уже третий год, явно приложил к этому руку. Вот и еще одна причина не трогать Фредериксона, пока... Нужно неторопливо изучать его контакты. Он вдруг представил себе бледное лицо Доминик. Бедная девочка, подумал он, надо же — так влипнуть. И он, специальный агент Скотленд-ярда, тоже приложил к этому руку. Фредериксон, похоже, трусоват, на крайние меры не пойдет, но все же... Пока Доминик остается в Англии, ее нельзя отпускать от себя ни на шаг. Так спокойнее...
Его размышления прервал заботливый Эндикот, войдя в кабинет с чашкой чая и молочником на подносе. Следом в открытую дверь проворно прошмыгнул абердинский терьер Брюс. Сиднею пришлось прерваться на чай, иначе зануда Эндикот не оставит его в покое, и вытерпеть бурные приветствия собаки.
На подносе лежало печенье, которое он тайком от слуги сунул под стол псу.
— Звонила мисс Барнхем, сэр, — сообщил Эндикот. — Просила передать, что будет у вас минут через десять-пятнадцать. Надеется, что к ее приезду вы будете готовы.
— Готов к чему? — не понял Сидней, и тут он с досадой вспомнил, что обещал Патрисии сегодня вечером пойти на обед к каким-то ее знакомым.
— Слушай, Брюс, — обратился он к абердину, который уселся на задние лапы, выражая полную готовность внимательно выслушать хозяина, — мне придется сейчас уйти. Честно слово, мне этого совсем не хочется. Ничего не поделаешь, не светский я человек, старина. Когда я вернусь, мы с тобой как следует прогуляемся перед сном. Если согласен, скажи «гав».
— Гав-гав, — ответил Брюс и привольно разлегся у ног хозяина.