Неведомый грузСборник рассказов из журнала "Вокруг света"
Шрифт:
Кириллов замолчал, уставившись в темный угол трюма, как будто ожидая, что сейчас оттуда кто- то выйдет и подтвердит своим свидетельством его рассказ.
— Иванов умер у меня на руках в страшных мучениях. Смерть его, явившаяся трагическим подтверждением его заблуждения, положила конец нашим работам.
Но адмирал потребовал довести опыт до конца. Оказывается, он и сам размышлял о том, что следует искать новые виды провизии специально для дальних путешествий. Еще молодым человеком он ввел во флоте некоторые средства против скорбута: крепкий чай, клюквенный сок, фрукты, сваренные в густом сахарном сиропе. «То,
Я подчинился, ибо только я мог предупредить какие-либо еще более безумные затеи. По настоянию Волкова была изготовлена специальная партия «вечной пищи». Я старался действовать с особым тщанием и применил даже новый состав для заливки пробок — испытание должно было стать последним и окончательным доказательством невозможности создать «вечную пищу». Остальное вы сами знаете. Напомню только еще раз: рискнувшего отведать хотя бы ложку того, что хранится в трюме, ждет участь Иванова. Жертвы отравления постепенно слепнут и в нечеловеческих муках умирают. Мы не имеем права подвергать несчастную команду «Отважного» еще и этим предсмертным страданиям.
Я прошу вас помочь мне уничтожить содержимое ящиков, пока у нас еще есть некоторые силы. К тому же этого требует государственная тайна. Ведь неизвестно, в чьи руки может попасть бриг, когда… словом, когда все кончится.
Ни малейшего сомнения не закралось в душу Сидорова, когда он слушал рассказ о «вечной пище». Ведь это его собственная мечта!.. Победа над скорбутом, над ужасами голода в океанских пустынях! То, что не удалось сегодня, может, удастся завтра, через месяц, год, пусть даже через десять лет! Важно, что уже наметился какой-то путь.
Он подошел к одному из ящиков, вытащил округлый предмет, сорвал соломенную обертку и с некоторым разочарованием стал рассматривать стеклянный сосуд. Так вот как выглядит таинственная «вечная пища»! Вот и вся тайна брига «Отважный».
Банка, обыкновенная банка, и в ней что-то очень похожее на суп с большими кусками вареного мяса.
Кириллов бегло глянул на банку.
— В этих ящиках баранина. А здесь… лучшая свинина. — его дрожащая от слабости рука вытянулась влево. — В ящиках прямо перед нами — костромская говядина. Тут, ближе к деку, овощи: горошек, капуста, огурцы, редька, сладкий лук…
Голос Кириллова делался громче, торжественней, как будто он называл не обыкновенные продукты, а нечто таинственное, созданное им в секретнейшей лаборатории. Расписывая содержимое банок, он незаметно для себя впал в состояние настоящего экстаза.
Слушая Кириллова, снова и снова оглядывая ящики с лучшими продуктами, которые нельзя есть, Сидоров почувствовал, что его желудок будто наполнила обжигающая кислота. Мысль о том, что тут, рядом, сколько хочешь вареного мяса, кружила голову. Лейтенант посмотрел на Плаксина. Тот скорчился на ящике, переживая те же самые ощущения.
Надо действовать немедленно, не то…
— Так будем продолжать, пока есть силы, — произнес Сидоров.
И они снова потянулись
Испытание
Светало, когда Плаксин вышел на палубу с последней на сегодня банкой. Он занес ее над водой… и вдруг как будто кто-то схватил его за руки. Что, если взять банку в каюту, чтобы только рассмотреть ее содержимое? Ведь это чрезвычайно интересно! А потом он все бросит в море.
Мичман зажал ношу под мышкой, и с неожиданной для себя самого быстротой прошмыгнул в каюту. Там он поставил банку на стол, вытащил нож и начал торопливо сбивать плотную массу, заливавшую пробку. Но чем ближе подходило дело к концу, чем ощутимее становился запах пищи, тем нерешительнее действовал Плаксин. Он чувствовал, что не найдется силы, которая сможет удержать его, когда банка будет открыта.
— Нет! — он сунул банку под койку. — Выброшу вечером…
Целый день не входил в каюту мичман. И где бы он ни был, как привидение преследовала его банка с мясом.
А когда наступила ночь и вновь пришлось, падая от усталости, с бешено вращавшимися огненными кругами перед глазами выносить одну за другой банки из трюма, Плаксин заговорил, стараясь не смотреть на товарищей:
— Вот что мне, господа, пришло в голову… Начатую работу надо закончить. Иначе зачем же мы столько трудились? А силы наши исчерпаны. Между тем источник этих сил тут же, вокруг нас… Если мы закусим сейчас, мы успеем расправиться со всеми банками, прежде чем их содержимое начнет расправу с нами. Блестящая идея! — закончил он, как будто убеждая самого себя.
— Нет. Не согласен… — Кириллов покачал головой. — Вы не видели, как умирал Иванов, а я видел. Не представляете себе, что это такое.
— Крепись, Плаксин! Ты же все время держался молодцом. Что теперь сдаешь? — увещевал его Сидоров.
Плаксин молча вынес еще несколько банок. Потом, поддержав опять едва не упавшего Кириллова, тихо сказал:
— Я уже спрятал одну банку в моей каюте… Боролся с собою весь день и хотел бы послушаться вас. Но ничего не выходит. Все-таки я сегодня поем. Будь что будет.
Сидоров с грустью смотрел на мичмана. Немногим больше прожил Василий Сергеевич на свете, но и эти годы сейчас казались ему словно отнятыми у Плаксина. Плаксин — воспитанник того же Кронштадтского корпуса. Значит, еще шесть лет долой — вычеркнуть из жизни. Остается совсем ерунда. И вот теперь единственная мечта юного мичмана — наесться досыта. Нечего сказать, достойное завершение пути моряка.
Он представил себе банку в каюте Плаксина. Вот мичман открывает ее, вытаскивает мясо. Много мяса, гораздо больше, чем нужно одному человеку. Режет на мелкие кусочки. Зубы-то теперь у всех ходуном ходят… Да, поесть досыта… Разве это еще возможно? Разве есть люди, у которых пищи сколько угодно?