Неверная

Романовская Кира

Влад не выдал не единой мышцей на лице, что она только что выстрелила ему прямо в сердце, назвав нелюбимым.

— Я совершил одну ошибку. — процедил сквозь зубы он.

— Одну, потому что я о ней узнала? — полюбопытствовала его жена. — И ты никогда бы сам не признался. Никогда! Врал бы до последнего! И я бы так хотела тебя ненавидеть, но не могу, потому что я такая же. Только я вместо вранья молчала, боялась сказать, но сказала её всё равно, правду, которую знала. И я её приняла, я тебе ещё раз повторю. Я ей не горжусь, она отвратительна. А ты своей

грязи смотрю не стыдишься, ну было и было, ещё и сверху добавил. Про подруг моих мог бы и промолчать, нервы жене поберечь.

— Мы договорились быть друг с другом честными, во всём, и я свое обещание держу. От этого наша с тобой жизнь зависит.

— Да точно, спасибо тогда, за честность, иди на хер по-честному!

— Ида! Попридержи свой язык! — рявкнул на неё Влад, теряя остатки спокойствия. — Ты у меня дома!

— Да, у тебя! И ты тут хозяин! Ничего моего здесь нет! Я же никто! — закричала Ида в ответ. — Я помню! Спасибо, что ещё раз напомнил! Может мне на улице поспать, как собаке подзаборной, которую ты, судя по твоим словам, не иначе как с помойки забрал?

— Ида, хватит! — заорал Влад и спахнул рукой с её тумбочки и телефон и тюбики с кремом.

— Давай, растопчи ещё! Вот он весь ты — без купюр! Топчи, ломай! Как все мои цветы в оранжерее! — ничуть не снижая тон, прокричала Ида.

Её сердце делало отчаянные кульбит в груди, а дыхание стало таким частым, что казалось она пробежала стометровку. Влад неожиданно резко успокоился, глубоко задумавшись.

— Твои цветы? В оранжерее? — переспросил он.

— Забыл? Тоже амнезия? — вздохнула уставшая от ругани Ида. — Влад, давай оба притормозим, завтра наш сын проснётся, а мы ещё лапшу не отрепетировали, что ему на уши будем вешать. Утром в машине обсудим, на свежую голову.

— Что произошло с твоими цветами? — снова переспросил он.

— Ты издеваешься что ли надо мной?! — мигом вскипела Ида. — Ты пил что ли тогда? Ничего не помнишь?

— Что случилось с твоими цветами?! — присел Влад на краешке кровати и пристально смотрела на неё.

— Они все валялись на земле, когда я вошла туда, вырваны с корнем из горшков, растоптаны были…

— Я этого не делал. Я вообще не знал, что это случилось. — замотал головой он. — Я забыл про твою оранжерею… Никто туда не входил после того, как ты ушла.

— Тогда кто, если не ты?

— Тот кому это выгодно, основной постулат римского права. — задумчиво сказал Влад и без тени гнева на лице посмотрел на свою жену. — Я виноват, во многом, и я прошу прощения, хоть ты и не простишь, я знаю. Мистер Х не просто был рядом с нами, он, думаю, жил с нами под одной крышей, цветочки его рук дело. Камеры тоже. Осталось выяснить, в каком состоянии ты ушла из дома в тот вечер. Скорее всего уже в невменяемом. Мне надо позвонить Филину.

Влад резко поднялся с её постели и направился прочь, но в дверях обернулся и сказал своё последнее слово:

— Я не бегу от своих поступков, Ида, я просто всё никак не могу смириться с их последствиями. Но как бы ни было, мы с тобой на одной стороне,

а не против друг друга. Позлишься на меня потом, когда всё будет ясно. Я половину своей жизни жил в аду из ругани и скандалов, наш сын в них жить не будет. Я не допущу этого. Как бы я противен тебе не был, держи себя в руках. Я в свою очередь буду относится к тебе со всем уважением.

— Я что тоже тебе противна?

— Нет, Ида, конечно нет. — на прощание сказал он и закрыл дверь в её комнату, спокойный как удав.

А вот ей хотелось рвать и метать, орать и плакать, топать ногами и заливаться хохотом, ей захотелось закатить настоящую истерику и выплеснуть все эмоции, что копились внутри годами новой порцией гнева на голову мужа. Но Влад был против. Вот почему их семейная жизнь была такой спокойной, он свою детскую травму лечил, Идой лечил, как будто она таблетка успокоительная. Нашел тихую и уравновешенную мышь из глухомани, прикормил, одел и обул и вот тебе идеальна жена и мать.

«Какая же ты сволочь эгоистичная, Ковалевский, и что я в тебе нашла?» — была последняя мысль перед тем, как Ида уснула.

Глава 11

Влад не вытерпел и нескольких минут сцены встречи матери и сына, слишком было тяжело на это смотреть. Как Димка мечется по кровати и кричит на всю палату: «Мама! Мамочка! Мама!». Как Ида пытается его успокоить, заключив в объятия, и ревёт раненым зверем. Как врач охает и ахает, глядя на скачки давления на приборах. Выйдя в коридор, Влад прислонился к холодной стене спиной, его лоб покрылся испариной. Он вдруг впервые в полной мере ощутил, что значит быть родителем — это ощущать его боль, как свою собственную. Пока отец холил и лелеял свои обиды, сын похоронил свою маму…

О том, что сын думает, будто мама умерла, Влад узнал случайно, совсем недавно, когда иду загремела в больницу после избиения. Проходил ночью мимо комнаты сына и услышал, как он с кем-то разговаривает. Осторожно заглянув туда, Влад увидел палатку из пледов и подушек рядом кроватью, такие в детстве строил и Влад, чтобы спрятаться от скандалов родителей. Там в палатке сидел его сын с фонариком и разговаривал с фотографией своей мамы.

После того, как Ида ушла, Влад со злости собрал все их общие фотографии в доме и закинул в темный шкаф, откуда потом их достала горничная и упаковала вместе со всеми её вещами. Коробки так и лежали в новом доме, в комнате, где сейчас жила Ида, будто дожидались её приезда.

Димка поначалу спрашивал, где мама, когда она вернется, и Влад совершил большую ошибку, которой он не гордился, наорал пару раз на сына, доведя до истерики, сказав, что мама больше не придет. Дима после этого замкнулся в себе и перестал спрашивать, сердобольная горничная вытащила из коробки несколько фотографий и дала Диме, оказалось, что каждый вечер перед сном он с ней разговаривал. Три года его отец об этом не знал.

— Мамочка, спокойной ночи, я тебя люблю. Надеюсь там на облачках тебе хорошо. — тихо сказал на прощание Димка и поцеловал фотографию.