Неверная
Шрифт:
Городов, куда летали самолеты Сомалийской авиакомпании, было немного. С помощью членов клана мама договорилась встретиться с папой в Джидде, в Саудовской Аравии, и получила поддельный паспорт. Она выдала себя за обычную женщину из субклана Дхулбаханте, которая должна была отправиться в паломничество в Мекку. Мне так нравится воображать эту сцену: мама с папой в Джидде, молодые и счастливые, страстно жаждущие снова жить вместе одной семьей.
Мама не хотела переезжать в Эфиопию, потому что ее населяли христиане, неверные. А Саудовская Аравия была землей Господа, родиной Пророка Мухаммеда, истинно мусульманской страной, созвучной Аллаху, – словом, самым лучшим местом, где
Мама все же убедила папу, что так всем будет лучше. Отец нашел работу в правительстве Саудовской Аравии – что-то связанное с расшифровкой сообщений, переданных азбукой Морзе. Он перебрался в Эр-Рияд, поселился у одного из членов клана и стал ждать нашего приезда.
Мама проявила настоящий героизм. Она раздобыла новый фальшивый паспорт, в котором были записаны трое детей, так что мы могли теперь лететь с ней. В глубокой тайне она собрала вещи и договорилась, что нас отвезут прямо в аэропорт.
В то апрельское утро 1978 года бабушка разбудила нас очень рано – сероватые лучи солнца только-только начали пробиваться сквозь ставни. Вместо привычной школьной формы нас нарядили в красивые платья. Старший пасынок Кхадиджи, чей гараж был напротив, подъехал к дому и быстро затолкал нас в черную машину. Бабушка не поехала с нами. Когда спустя довольно долгое время мы высыпали из автомобиля, мама указала на огромную железную трубу с плоскими крыльями и сказала: «Это самолет. Мы полетим на нем».
Никогда раньше мы не видели самолетов так близко. Только издалека, во время парада в честь Дня независимости, когда они проносились над городом, изрыгая белый дым. Мы завизжали и стали носиться, размахивая руками, – нам так не терпелось подняться в воздух, мы даже думали, что полетим как птицы. Но маме и без нас хватало забот – у нее был фальшивый паспорт, а служащие в аэропорту дотошно опрашивали пассажиров. Она покачала головой, положила ладони нам на макушки и велела молчать.
Но мы не могли долго вести себя смирно. В детстве мы почти никуда не выбирались, ни разу не были на экскурсии, а тут наконец-то такое захватывающее приключение. Оказавшись в салоне, мы выскользнули из-под ремней и стали драться за место у иллюминатора, кусаясь, царапаясь и перелезая через незнакомых пассажиров. Когда самолет поднялся в воздух, мама повернулась к нам.
– Господи, пусть этот самолет разобьется! – причитала она. – Забери их, Аллах. Я не хочу такой жизни. Пусть мы все умрем!
Лучше бы она побила нас. Это были самые страшные слова в моей жизни.
На высоте у нас заложило уши, мы кричали всю дорогу. Должно быть, пассажиры возненавидели нас. Перед приземлением мама, как и все женщины в самолете, надела длинное черное покрывало, скрывавшее все, кроме ее лица. Мы притихли.
В аэропорту Джидды было невероятно много людей с разным цветом кожи, в разнообразных одеяниях. Но нашего папы среди них не оказалось. Мы остались совершенно одни в чужом городе, в чужой стране.
Не уверена, что все было именно так, но, по-моему, случилось вот что. Папа ждал нас, но, видимо, не знал точной даты прилета. А потом его срочно вызвали в Аддис-Абебу.
В тот день, когда мы покинули Сомали, произошла попытка мятежа против Afwayne. Воздушное пространство закрыли, начались вооруженные столкновения. (После
Многие годы мама припоминала папе этот день. Тогда мы попали в настоящую западню. Мы оказались в Саудовской Аравии – на родине ислама, где строго соблюдались заветы Пророка Мухаммеда. Согласно местным законам женщина всегда должна находиться при мужчине.
Мама громко спорила с сотрудником иммиграционной службы, но тот продолжал повторять, с каждым разом повышая голос, что она не имеет права покинуть аэропорт без мужского сопровождения. При этом он смотрел не на нее, а куда-то поверх ее головы.
Целый день мы провели в аэропорту. Мы стали играть в салочки. Махад потерялся. Меня стошнило. Мама ругалась, говорила, что в нас вселился дьявол. Она выглядела изможденной, у нее все валилось из рук. Она плакала и говорила ужасные вещи о папе – никогда раньше я не слышала от нее такого. Наверно, маме казалось, что ее предали. Она проявила чудеса изобретательности, подготовила отлет, раздобыла фальшивые паспорта. А теперь ее бросили на произвол судьбы.
Уже почти стемнело, когда к нам подошел какой-то сомалиец и спросил, что случилось. Он был из субклана Дхулбаханте, как и мама, поэтому предложил свою помощь. Мама попросила отвезти нас в Джидду, в дом ее знакомых Дхулбаханте. Все, что ей было нужно, – чтобы он помог пройти паспортный контроль и проехал с нами в такси: ни один водитель не повез бы ее одну с детьми, без мужчины.
На следующее утро мы проснулись в незнакомом доме, в маленькой, ужасно жаркой комнате. Мы стали хныкать, но мама отругала нас и велела вести себя смирно. Это значило сидеть в комнате, на кровати. Если мы говорили чуть громче чем шепотом – нас колотили. Если пытались выйти – тоже. Нам можно было только смотреть в окно: оно выходило в большой двор, в котором шесть сомалийских женщин разного возраста готовили и общались.
Одна из них предложила отвести нас на прогулку. Мир снаружи был совершенно необыкновенным: мощеные дороги, множество машин. И все женщины носили черные накидки, закрывавшие их с головы до ног. Они были похожи на человеческие тени. О том, куда они смотрели, можно было догадаться только по тому, в какую сторону были обращены носки их туфель. Мы знали, что это женщины, потому что девушка, которая крепко держала нас за руки, тоже была вся в черном. Ее лицо было открыто, потому что она была родом из Сомали. В Саудовской Аравии у женщин не было лиц.
Мы удрали и подбежали к черным теням, стали рассматривать их, пытаясь понять, где же там глаза. Одна из них подняла руку в черной перчатке, а мы завизжали: «У них есть руки!» – и стали корчить ей рожи. Конечно, вели мы себя просто ужасно, но то, что мы видели вокруг, казалось нам чуждым и зловещим. Мы пытались хоть как-то примириться с действительностью, «приручить» ее. А женщины, наверно, смотрели на нас и думали, что эти темнокожие дети ведут себя как обезьяны.
Через два-три дня к нам пришли двое мужчин из субклана Осман Махамуд и передали весточку от отца. Он был в Эфиопии и, видимо, должен был остаться там еще на несколько месяцев. Они спросили у мамы, где она хочет жить, ожидая его возвращения. Той ночью, похоже, в ней что-то надломилось. Она плакала, ругалась, колотила нас, в истерике кидала туфлями в любого, кто пытался открыть рот. Даже ее любимчик Махад был в ужасе.