Неверный
Шрифт:
Представляю это, и сразу перед глазами проясняется от страха. Даже не знаю теперь, как Рустам поступит, если узнает, что я его обманула. Хотя нет, вру. Знаю. Будет манипулировать мной через ребенка, чтобы удержать возле себя. Чтобы вынудить. Заставить.
Просто чтобы напомнить, где мое место. Поэтому хватит его ненадолго. Когда надоест, ребенка отдаст на воспитание матери, а меня отпустит на все четыре стороны. Скажет, ты же хотела уйти, вот и уходи.
— Соня, — хриплый голос мужа выводит из равновесия, и я опять покачиваюсь, — поверь мне, я только тебя люблю.
Окончательно
Потому что именно в этот момент я окончательно определилась, что не сольюсь. И именно сейчас твердо решила, что принимаю условия Демида. Но интуиция и здравый смысл подсказывают, что Рустаму об этом знать нельзя.
— Странная у тебя любовь, Рустам. Необычная, — подаю голос, в надежде вывести мужа на эмоции.
Ну почему я за три года так и не научилась скандалить? Если бы он сказал, что жить со мной невыносимо, я бы и без Ольшанского обошлась.
Но Рустам неплохо меня изучил. И он знает, что означают эти интонации.
— Такая как и была, — выдает хмуро, и я закипаю уже по-настоящему.
— А мне не нужна «такая», — модулируя голосом, выделяю последнее слово. — С «такой» ты легко сделал другой женщине ребенка. Я допускаю, что Лиза половину наврала, но вторая половина очень похожа на правду.
И тогда он реально шокирует. Подходит и садится передо мной на корточки.
— Какую правду, Соня? — заглядывает в лицо снизу вверх. — Я узнал о беременности Лизы за две недели до того, как о ней узнала ты. Я все это время мучился, не знал, говорить тебе или нет. И клянусь, я был уверен, что это не мой ребенок, пока не сделал тест.
Ошалело моргаю, качаю головой.
— Но почему? Ты же сам говорил, что у вас… — сглатываю — было…
— Я заставил ее выпить таблетку экстренной контрацепции, — муж кладет руки по обе стороны от моих ног, замыкая кольцо, а сам говорит быстро, словно боится не успеть. — Я утром как проснулся и понял, что произошло, думал убью ее. Но не сразу сообразил, что под препаратами был. Думал, сам, по своей воле. Много выпил и понеслось… Охранники тоже были уверены, что я ее сам позвал, потому сквозь пальцы смотрели. Поэтому заставил таблетку выпить и выгнал. А когда до вечера не отпустило, поехал в клинику. Но Сикорский сказал, что если и было что-то, то уже вымылось. Мне же не наркоту подсыпали, там другой коктейль. Мои парни все контакты проработали, пока не пересеклись с охранниками Бацмана, генерального компании, где Лиза работала. Бацман лично ко мне приехал выяснять, на кого они роют. Когда узнал, сам подключился. Но мы ничего не нашли, Соня. Ничего.
Я молчу, все равно сказать нечего. Сикорскому Адаму Олеговичу, нашему доктору он доверяет безоговорочно. И если в крови ничего не было найдено, то значит, что…
Что ничего не было. И сам Рустам это понимает.
— Бацман уволил Лизу, и она исчезла. Появилась как я сказал уже, недели за две перед тем, как ты… — он запнулся.
— Договаривай, Рустам, — смотрю ему в глаза, — потеряла ребенка.
— Да… — сипит он, — если бы я только знал…
—
— Да, сам, — он тяжело дышит, на лбу блестят капельки пота, — хотел, чтобы о ней меньше знали. Я с утра ее в больницу привез, потом на стройке был, у меня телефон разрядился. Думал увезу ее из больницы, чтобы она меньше отсвечивала, так боялся что ты узнаешь. Надеялся, что это ошибка, что он все-таки не мой…
— Он твой, Рустам, — говорю тихо, — это твой сын, как бы там ни было. И поэтому я хочу развестись.
— Нет, Соня, — он сжимает руки в кулаки, — забудь. Никакого развода. Возвращайся домой, я съеду, если не хочешь меня видеть. Деньги давать буду как и раньше, ничего не изменилось. Ты простишь меня, вот увидишь. Я все для этого сделаю. У нас будет ребенок, Соня, ты успокоишься, наберешься сил…
— Не будет у нас с тобой детей, Рустам. Я не хочу, — перебиваю его. — Не хочу, чтобы наш сын и сын Лизы были как ты и Демид. Чтобы так ненавидели друг друга из-за твоих денег как вы с Демидом ненавидите друг друга из-за денег вашего отца.
Лицо Рустама в один момент делается злым и жестким.
— Демид? — спрашивает он сухо. — При чем здесь Демид? И с чего ты взяла, что ему нужны наши деньги?
Удивленно моргаю.
— А разве нет? Разве Демид не разругался с вами из-за отцовского наследства?
— Милая, — Рустам делает попытку взять меня за руку, но я сразу ее пресекаю, — ты плохо представляешь себе, кто такой Ольшанский. У него столько денег, что мы с Русом по сравнению с ним нищеброды. Он сам отказался от фамилии отца и от своей доли наследства. Как ты могла поверить, что мы с братом присвоили себе его деньги? Откуда ты вообще узнала, что мы с Ольшанским братья?
— От твоей матери. Она сказала, Демид не может простить, что вы оставили его без наследства. А вы с Русланом ненавидите его из-за измены отца.
Айдаров старается говорить ровно, но я слишком хорошо изучила мужа. Если его голос звучит вот так сухо и монотонно, значит у него внутри все клокочет от ярости.
— По этой логике в моей измене наши с тобой дети должны будут винить ее ребенка?
И хоть он не называет Лизу по имени, каждое его слово впивается в сердце стальными клещами.
— Вот поэтому я хочу развестись с тобой, Рустам, — говорю тихо. — И именно поэтому детей у нас с тобой не будет.
— Нет, Соня, — в его голосе снова звучит металл, — никакого развода не будет. А тебе не стоит интересоваться Демидом. Он опасный человек, тебе лучше держаться от него подальше.
— Почему? — стараюсь замаскировать вопрос под обычное любопытство.
— Потому что он хотел убить нашу мать, — Рустам поднимается с корточек и поправляет брюки. — Не сам, конечно. Подослал исполнителей. Но это не меняет нашего к нему отношения.
Наверное на моем лице отражается настоящий ужас, потому что муж обеспокоенно берет меня за руку.
— Я рассказал тебе это не для того, чтобы запугать. Я бы предпочел, чтобы ты в принципе ничего не знала об Ольшанском. Не знаю, для чего матери понадобилось рассказывать тебе о Демиде. Но теперь ты понимаешь, что из себя представляет наш старший брат.