Невероятная очевидность чуда
Шрифт:
Толстяк никуда не делся, как надеялась и ожидала Ева, а суетился в тамбуре, с озабоченным видом ковыряясь в большой кожаной сумке, которую пристроил сверху огромного чемодана, на фоне которого Евин «инвалид» казался мелкоформатным подростком.
– Всего доброго, – пожелала Ева попутчику, проявляя одно из своих лучших качеств: хорошую воспитанность, включающую в себя в том числе умение не демонстрировать свои истинные эмоции.
– Да-да, – покивал рассеянно бывший теперь попутчик, продолжая поисковые изыскания в глубинах своей сумки, – и вам, Ева, хорошего дня.
Проскрежетав предательским колесиком-подранком
Еще немного, последний, можно сказать, рывок – маршрутка, – и она практически дома, напомнила себе Ева.
«Обязательно, – хмыкнула зловредная действительность, – только сначала…» И пребольно засандалила девушке по бедру углом монструозного чемодана толстяка соседа, которым тот задел Еву, торопливо пробегая мимо.
– Оу-у-у-у! – прошипела от боли Ева, потирая ушибленное место. – Вы что, обалдели?! Не смотрите, куда идете?
– Простите, я случайно, – без намека на какое-либо раскаяние «извинился», разве что не светясь от довольства, мерзкий мужик.
– Да? – разъярилась Ева. – А если я сейчас вас так же чем-нибудь «случайно» задену? – сделав упор на этом слове, посмотрела на него своим особым, непростым взглядом, вводившим в состояние внутренней неуютности и тревожности людей куда как покрепче нервами, чем этот гаденыш.
– Простите! – растерял большую часть своей наглой уверенности мужик и как-то даже сдулся немного. – Я не хотел!
– Вы хотели, – холодно возразила ему Ева, – и это легко доказать: видео, – указала она пальцем на столб, на котором была закреплена камера видеонаблюдения. – А приложенное к нему заявление об умышленном нанесении травмы и подтвержденные справкой последствия вашего нападения станут отличной основой для добротного судебного разбирательства.
– Я тороплюсь! – подвзвизгнул как-то по-бабьи перепуганно, фальцетом мужик. – Я случайно, случайно! – И, дернув к себе свой чемоданище, смешно перебирая толстыми ногами, практически побежал вперед, улепетывая от девушки, оказавшейся весьма непростой штучкой.
– Вот же сволочь! – возмутилась Ева, все потирая и потирая ушибленное место.
Синяк наверняка останется. Ну не гад ли скотинский?
Гад, конечно, а то! Только чего уж теперь возбухать попусту.
– Надо было не пугать, а врезать этой сволочи со всей своей душевной щедростью! – проворчала Ева себе под нос и возмутилась с глубоким эмоциональным недоумением: – Что за день-то такой, етишкина кондрашка, а?
Ну вот такой день. Надо было, наверное, гороскопы какие-нибудь почитать, которые так уважает санитарка их отделения Валентина, рассказывая на дежурствах всему медперсоналу, что за фигня с каждым из них должна сегодня случиться, хрен знает, или прогноз магнитных бурь, ретроградных Марсов и неблагоприятных дней – что там еще следует смотреть и рассчитывать, прежде чем пускаться в далекие и не очень путешествия?
Да бог знает, с чем там надо было сверяться, она вот не сверилась, не посмотрела ничего и ни на что: вступило в голову – хочу в Калиновку, – и понеслась, словно у нее где подгорает и прямо вот опоздает она, если хотя бы на денек задержится,
Ладно – тягостно вздохнув и потерев ушибленное бедро, успокоилась как-то в один момент Ева, притянула к себе проскрипевший жалобно подраненным колесиком чемодан и поплелась дальше по своему маршруту.
Кофе она выпила. Что хоть совсем немного, но сгладило душевное дребезжание и досаду от преследующей ее весь день с каким-то маньячным упорством засады. Перевела дыхание, взбодрилась, подхватила чемодан свой, вышла из кафе и отправилась на маршрутку, при каждом шаге испытывая болезненные ощущения в ушибленном бедре, невольно будоражившие успокоившееся было раздражение и заставлявшие вспоминать мстительного жирдяя.
Но, как оказалось, столь сумбурно-неласково начавшийся день, еще даже не переваливший за половину, запаса своих каверз еще не исчерпал, и валившиеся на Еву с самого утра подставы не оставили ее своим гадским вниманием и на этом этапе пути.
Методом, в самом что ни на есть прямом смысле, экспериментального тыка вдвоем с водителем маршрутки Еве удалось установить тот факт, что ее чемодан никаким образом не помещался в небольшом багажном отсеке автомобиля, то есть совсем, как тело того гадского толстяка в кресло железнодорожного экспресса. Пришлось ставить чемодан в проходе салона и на каждой остановке выслушивать недовольное шипение и раздраженные упреки всех выходящих и входящих пассажиров. Оно и понятно, она бы, наверное, тоже недовольно ворчала, окажись на их месте.
Но все рано или поздно заканчивается, и с чувством небывалого облегчения Ева высмотрела показавшуюся из-за поворота такую знакомую остановку на трассе.
Напутствуемая осуждающими взглядами и недобрыми пожеланиями оставшихся в машине пассажиров, она наконец-таки выбралась из маршрутки.
И пошел дождь.
Зонт у нее, разумеется, имелся, кто ж путешествует в ноябре по просторам России да без зонта? Может, какой большой оптимист и путешествует без средства защиты от падающей с небес воды, но Ева к числу таковых не относилась – зонт у нее имелся. Да еще какой – отличный, можно сказать, красавец зонт… Только он находился в чемодане, етишкина кондрашка!
В чемодане!
И раскладывать-разваливать этот гроб на колесах на остановке среди натекших луж, ковыряться в вещах и доставать этот прекрасный зонт из-за пятнадцати минут энергичной ходьбы до конечной точки ее маршрута не имело никакого смысла.
Поэтому, накинув на голову поверх стильной шапочки капюшон куртки и натянув перчатки на руки, глубоко вздохнув и продленно выдохнув, Ева мрачно-решительно ухватилась за ручку чемодана и двинулась по асфальтированной дорожке в сторону главной поселковой улицы.
Погибельно крякнув, несчастное колесо окончательно и бесповоротно сломалось и отлетело в тот самый момент, когда мокрая, злая и до бог знает чего уставшая Ева отперла сложный сейфовый замок капитальной тяжелой калитки и шагнула на участок.
– Ну, хоть так, – проворчала она, поднимая с дорожки вывалившееся из крепления колесико, – а не по дороге. Спасибо и на этом.
Закрыв и заперев за собой калитку, она пошла по дорожке к дому, постояла у ступенек, ведущих на крытую веранду, опоясывавшую две стороны дома, одновременно являвшуюся некой буферной зоной между участком и солидной железной дверью главного входа.