Невероятно, но замужем!

Романова Дарья

Чёрный экран программы "Автокад" скрыл бередящие душу фотографии. Всё, никакого неба и простора, никакой скорости - только чертежи, только расчёты, только хардкор!

Не глядя нащупала кружку с водой и отхлебнула. Как бы вспомнить, на чём я остановилась?

Комната погрузилась в тишину. Слышно только лёгкое пощёлкивание мышек и шорох бумаги. Иногда молчание нарушают задумчивые или возмущённые голоса.

– Они, что совсем обалдели, проектировать колодцы как шахты? Ракетные!
– Это начальница получила чертежи из

тоннельного отдела.
– Нет, я такое не принимаю, пусть переделывают на обычные колодцы!

Она быстро набирает местный номер и минут пятнадцать вежливо пререкается с коллегами.

– Спасибо, буду ждать новый вариант.

Снова тишина...

– Интересные шляпки носила буржуазия...
– через пару минут негромко тянет Людмила Михайловна.
– При такой посадке резервуаров чистой воды насосная станция заглубляется до центра земли. Они точно этого хотят?

– Нет-нет, погодите, - тут же откликается начальница.
– Это же очень дорого! Сделайте два варианта, пошлём на согласование заказчику.

Людмила Михайловна разворачивается на стуле и заявляет с неожиданной энергией:

– Что за манера у нас, рыть до центра земли? Вон, коллектор на шестьдесят метров закопали. В Европе этого вообще не понимают.

Она делает большой глоток чая и с громким стуком ставит чашку.

– У них там чуть что, сразу - пампс, пампс... Pumps! И никаких проблем. А у нас электроэнергию экономят. Ещё неизвестно, что дороже.

Роза Львовна, не отрываясь от чертежей, говорит высоким голосом:

– Да не берите в голову, Людмила Михайловна! Что с них взять!

Та безнадёжно машет рукой, поворачивается к своему монитору и вдруг рявкает:

– Нет, Баба Яга против!

Все смеются.

Я одеваю наушники и погружаюсь в работу. Мягкая чиллаут-музыка в ритме сердца одновременно успокаивает и помогает сосредоточиться.

Незаметно приходит два часа. Шум чайника и весёлые голоса вторгаются в мою вселенную чертежей и музыки. Я стаскиваю наушники и озираюсь. На стол уже выставлены сушки и зефир.

– Можете себе представить, потрясающий фильм!
– восклицает Роза Львовна, продолжая активно щёлкать мышкой.
– Точнее, запись постановки в Венской опере. Нет, вы только подумайте! На большом экране видно абсолютно всё, мимику, одежду, а как они поют! У меня метр до опоры, а у тебя, Люда? Чайник почти вскипел!

Я закусываю губу, падаю головой на клавиатуру и беззвучно трясусь от смеха. Сколько метров до неизвестной опоры у Людмилы Михайловны, остаётся для меня загадкой.

От чая я отказываюсь и возвращаюсь к чертежам. Чиллаут мне надоел -хочется чего-то бодрящего. Придирчиво листаю папки с музыкой: атмосферная музыка, техно, дип хаус, миксы разных диджеев... О! Моцарт!

С хитрой улыбочкой добавляю в плейлист все три части двадцатого концерта. Никогда не забуду, как услышала его впервые в Большом зале Филармонии!

Высокий светлый

зал, белоснежные колонны, винно-красные диваны, сверкающие золотом хрустальные люстры. Меня ведёт под руку высокий молодой человек с вьющимися кудрями до плеч. У него тонкие черты лица и прозрачные зелёные глаза с тёплыми карими искрами. Чёрная рубашка подчёркивает его худобу, манжеты тщательно застёгнуты. Он двигается слегка настороженно, словно крадучись, и смотрит по сторонам чуточку удивлённым взглядом.

Мы идём по красному ковру вдоль белоснежных кресел. Длинное шерстяное платье мягко обвивает ноги, на обнажённом запястье поблёскивает серебряный браслет. Я иду и наслаждаюсь, а мой кавалер иногда бросает быстрые восхищённые взгляды.

У нас места в первом ряду ложи между колоннами. Меня бережно усаживают, и я с радостным волнением оглядываю зал. Кругом весёлая суета, нарядная публика листает программки и пробирается к своим местам в партере. С балконом доносится весёлый гомон. Там - молодёжь. Я сама обычно оказываюсь на балконе, но сегодня - исключение. Рядом с нами садятся солидные дамы в массивных золотых украшениях. Та, что справа, небрежно выкладывает на парапет холеные пухлые ручки в перстнях. Я тихонько улыбаюсь про себя.

Такое количество золота на одной тётеньке! Не люблю и не ношу золото. Конечно, у меня его особо и нет. Но я не стремлюсь покупать. Оно какое-то холодное, неживое.

Мне больше по душе серебро. Тёплое, чистое, светлое. Без мрачного шлейфа кровавых историй и уродливой алчности.

Кавалер тоже облокотился на парапет и с затаённым любопытством оглядывает зал. Каштановые кудри то и дело падают ему на глаза. Он выглядит немного неловко, но мило, и я любуюсь им украдкой.

Последний звонок. Большие люстры гаснут, а над сценой загорается множество светильников.

Выходит оркестр. Шуршат платья и нотные листы. Неровные дрожащие звуки волной пролетают по залу - музыканты настраивают инструменты. Алые занавеси слева от сцены раздвигаются, и появляется дирижёр. Оркестр встаёт, приветствуя, зал рукоплескает.

Этот момент всегда очаровывает меня. Дань уважения - так трогательно и в то же время торжественно!

Алые занавеси поднимаются снова - выходит пианист. Высокий худой мужчина во фраке быстро идёт по проходу. Оркестр аплодирует ему вместе со зрителями. Он коротко кланяется, непослушные волосы закрывают лицо.

Дирижёр поднимается на возвышение, открывает ноты. Все шорохи в зале стихают. Короткий взмах палочки - музыканты поднимают инструменты и замирают. Глаза их устремлены на дирижёра. Я невольно задерживаю дыхание.

Дирижёр вопросительно смотрит на пианиста. Тот едва заметно кивает. Секундная пауза... Музыка взлетает над залом. Сначала словно исподтишка пробирается со сцены в зал, а потом воздвигается волной. Обрушивается, сметает все посторонние мысли и уносит стремительно и неумолимо.