Невероятное
Шрифт:
Трагедия второй мировой войны тяжело отразилась на нашей семье. Погибли братья — один на севере, другой — на юге. Я воевал на Калининском фронте в стрелковой дивизии. На шее автомат, в кармане шинели под маскировочным халатом граната без чехла (для ближнего, без укрытия, броска), в другом кармане — индивидуальный бинт на случай ранения, которое не заставило себя ждать, и кисет с крепчайшей моршанской махоркой.
В марте 1942 г., провалявшись полгода в госпитале (тяжелое пулевое ранение ноги), был эвакуирован в тыл, где и дослуживал до демобилизации.
Единственно сверхъестественное, что мне пришлось видеть на фронте, была фантастическая, поистине нечеловеческая жестокость врага, оставлявшего нам пепелища деревень,
В начале пятидесятых годов мне впервые встретилась афиша, возвещавшая о психологических опытах Вольфа Мессинга. Это он, человек необычных судьбы и таланта, вновь возродил у меня интерес к таинственному, еще не объясненному наукой.
К этому времени я стал понемногу сотрудничать в разных газетах в качестве внештатного корреспондента, приносившего в редакции небольшие статейки о своих беседах с интересными людьми, работавшими в области науки и техники. Среди тех, с кем мне довелось встретиться и доверительно беседовать о необычном, был Бернард Бернардович Казинский — автор книги «Биологическая радиосвязь». Это его писатель-фантаст А. Беляев вывел в своей книге «Властелин мира» как положительного героя, сумевшего нейтрализовать и обезвредить обезумевшего маньяка, который вознамерился покорить мир посредством «мозговых радиоволн». (Об этом я еще расскажу.)
Из того, что рассказал мне тогда уже тяжело больной Б. Б. Казанский, запомнились его догадки о существовании третьей, четвертой и пятой сигнальных систем в организме человека, все еще не открытых академической наукой. Очень жаль, что тяжелая болезнь, а вскоре и кончина Бернарда Бернардовича не позволили ему изложить в высшей степени оригинальные мысли в книге.
Интересный для меня и по сей день молодежный журнал «Знание — сила» едва ли не первый поместил статью о йоге, точнее о хатха-йоге, с рассказом об успехах в науке о дыхании (пранаяме) И. Я. Евтеева-Вольского, милейшего, доброй памяти человека, который, овладев премудростями этой самой науки, избавился от множества болезней и стал лечить других. Вот у него-то я и увидел впервые одну из разновидностей месмеризма в действии, присутствовал на сеансе «наложения рук» на больного, умственно и физически отсталого десятилетнего мальчика.
Иван Яковлевич попросил раздеть ребенка догола и положить на диван, а сам ушел в соседнюю комнату, сел в кресло напротив висевшего на стене зеркала для, как он позже объяснил, сосредоточенного накопления праны перед тем, как передать ее больному ребенку.
В полуоткрытую дверь мне и отцу ребенка был виден профиль пожилого человека, редко и глубоко дышавшего для накопления этой самой праны — биоэнергии. Мы переглянулись с отцом ребенка. Инициатором предстоящего сеанса был я, уговоривший родителей схватиться за «последнюю соломинку», так как медицина давно уже сказала свое безапелляционное «нет». Минут через пять Иван Яковлевич стал проделывать над распростертым ребенком магические пассы руками от головы к ногам, часто прикасаясь пальцами к той или иной части тела мальчика, что сильно смахивало на обычный массаж. Проделав все эти манипуляции минут за десять, Иван Яковлевич предложил зайти к нему завтра.
Мы вышли. По дороге к метро спрашиваю отца:
Ну как, понравился йог? Пойдешь еще?
Конечно, нет! Колдун какой-то. Ну ладно давал бы какие-нибудь травы, а то так, руками гладит…
А мне кажется, повторить нужно, — возразила его жена. — Я заметила, что во время процедуры у Миши распрямились на ногах пальчики, а я даже в горячей ванне не могу их выпрямить.
Речь шла о том, что у ребенка помимо прочих бед была еще и так называемая медвежья поступь — мальчик ходил враскачку, подогнув пальцы внутрь.
Как и следовало ждать» мнение отца оказалось решающим, и повторных сеансов (я теперь предпочитаю говорить — воздействий) не проводилось. Вскоре случился неожиданный
Как-то раз я, оценивающий достижения Ивана Яковлевича, которыми он очень гордился, со своих доброжелательно-скептических позиций поинтересовался, был ли кто на его сеансах из инженерной среды, дабы как-то эти излучения зафиксировать на приборах и результаты запротоколировать. Иван Яковлевич назвал фамилию доктора технических наук (ее я запамятовал), у которого во время противорадикулитного сеанса в слуховом аппарате, встроенном в дужку очков, будто бы возникли беспокоившие шумы, и очки пришлось снять до окончания процедуры лечения праной.
Надо ли говорить о том, что я почувствовал нечто подобное почве под ногами среди мутных вод бездоказательных россказней о всепроникающей пране и прочих паранормальностях. На мое предложение повторить эксперимент Иван Яковлевич охотно дал согласие, но, увы, вскоре Евтеева-Вольского не стало.
Это, повторяю, было мое первое личное знакомство с человеком, развившем в себе одну из скрытых, неиспользуемых возможностей организма.
Знакомство с Розой Кулешовой — кожновидящей, быстро и незаслуженно забытой экспериментальной наукой, — состоялось в институте психиатрии, где она периодически проходила курс лечения против своего недуга — врожденной эпилепсии. На встречу я пришел как журналист в сопровождении зоолога А. В. Рюмина, чья неутолимая любознательность позволила ему открыть наскальные рисунки неолита в Каповой пещере и какие-то неизвестные повадки ядовитых змей, обитающих в Средней Азии, куда он периодически наезжает для их отлова. При всем этом Александр Владимирович обладает редким даром подвергать сомнению самые очевидные факты, не найдя им рационального объяснения.
Поэтому мой визит к Розе Кулешовой, феномен который Александр Владимирович тоже был склонен объяснить фокусничеством и шулерством, проходил в присутствии оппонента.
Наши получасовые эксперименты полностью подтвердили эффект кожновидения Розы Кулешовой. Она свободно читала рукой (ладонью) крупный и даже мелкий газетный шрифт, выбирала пальцами бумажку названного цвета из черного конверта для фотобумаги, «видела» локтями — словом, блестяще подтвердилось то, что писали о ней молодежные журналы и газеты. Затем, рассказывая о врачах, которые проверяли ее феноменальную способность, она упомянула фамилию моего знакомого врача-психиатра М., который, по ее словам, проделывал с ней опыты по выявлению у нее телепатических способностей. О! Это, разумеется, было интереснее и загадочнее кожновидения. Для чистоты эксперимента я попросил Розу Кулешову отвернуться от нас к стене, как было и с проверкой кожновидения, когда ее «видящие» руки были убраны за спину, что исключало возможность подглядывания. Затем на чистом листе я написал «КРАСНЫЙ», мысленно представив себе яркий бархат Большого театра.
Красный!
Правильно. Затем я написал «ЗЕЛЕНЫЙ» и опять образно «привязал» это понятие к представившемуся полю сочной озими.
Зеленый!
Правильно. Пишу «ЖЕЛТЫЙ», воображаю картину Шишкина «Спелая рожь».
Желтый!
Затем я вообразил лазурно-голубое небо — и опять правильная «отгадка». Я намеренно взял это слово в кавычки, так как налицо была чистейшая телепатия, явление, все еще отвергаемое и высмеиваемое некоторыми представителями академической науки и их окружением.
Я дважды повторял название всей гаммы цветов, повторял уже в ином порядке, дабы полностью исключить простое отгадывание. Ответы были верны на сто процентов. Менее успешны были ответы с отгадыванием задуманных мною (и опять-таки молча написанных на листе бумаги) букв и цифр. Первыел три-четыре были названы правильно, затем внимание явно снизилось, и Роза начала стараться угадьюать именно впопад, что, как правило, приводило к ошибкам.
Ну, как? — торжествующе спросил я своего приятеля-скептика. — Есть телепатия?