Невероятные расследования Шерлока Холмса
Шрифт:
— Папа, я уже вполне взрослая.
— Это не слишком приятная история…
— Моя молодость была бурной, — начал сэр Хамфри. — В двадцать один год я отнюдь не являлся образцом научной респектабельности, скорее был обычным преступником. Меня уволили из индийской армии при крайне позорных обстоятельствах: избежать трибунала удалось лишь потому, что сочувствовавший офицер дал мне возможность дезертировать, сменить имя и исчезнуть. Преступление состояло в разграблении местного храма, а сочувствие офицера было оплачено частью добычи.
Вот так, с новым именем, я отправился бродяжничать по Востоку. У меня не было средств,
За время странствий я освоил несколько языков и глубоко познал греховность мира: не раз оказывался в дурных компаниях, часто бывал не в ладах с законом. На золотых приисках Австралии у меня случилась ссора с одним человеком, закончившаяся его смертью. Пришлось снова исчезнуть. В Шанхае я стал помощником богатого мандарина, чью голову, после того как китайским властям стало известно о его истинной деятельности, замочили в рассоле.
Но самые черные дни наступили в Рангуне, где я познакомился с Уэнделлом Хокинсом. Это был настоящий злодей, мистер Холмс, даже по сравнению с той компанией, в которой мы познакомились. Убийца, вор, пират, и наверняка не только. Рослый и могучий, с огромной черной бородой, он порой в шутку хвастался — хотя, думаю, сам не вполне в это верил, — что в него переселилась душа Эдварда Тича, знаменитого пирата, известного под прозвищем Черная Борода.
Несмотря на мое безрассудство, инстинкт подсказывал, что от такого человека, как от кобры, надо держаться подальше. Но у него имелась вещь, приводившая меня в благоговейный трепет, — идол шести дюймов в высоту в виде чудовищной собаки с крыльями летучей мыши, вырезанный из прекрасного молочно-зеленого нефрита в стиле, похожем на китайский. Его глаза были сделаны из чистейших сапфиров.
Мистер Холмс, в то время я был лишь неотесанным грабителем. Мой жизненный путь прояснялся, но еще предстояло научиться хорошим манерам. Впрочем, уже тогда давало себя знать мое ненасытное желание постичь величайшие тайны Востока. Да, я мечтал о богатстве, однако еще больше хотел вернуться в Англию знаменитым, как Бёртон, Ливингстон или Спик, принеся свет европейской науки в самые темные и недоступные уголки земного шара.
Что это за идол, я узнал еще до того, как мне о нем рассказал Уэнделл Хокинс. Это артефакт народа чан-цзо, населявшего в Центральной Азии плато Ленг — неисследованный край к северо-востоку от Тибета, где теоретически граничат Китайская и Российская империи. На самом деле там не ступала нога цивилизованного человека, несмотря на выдумки мадам Блаватской. Само название «чан-цзо» часто неправильно переводят как «пожиратели трупов», поэтому оккультисты в страхе перешептываются о чудовищных ритуалах «трупоедского культа Ленга». В действительности некрофагия — не главный ужас Ленга. Чан-цзо — это «извергатели душ»… Но я забегаю далеко вперед.
У Хокинса был не только идол, но и карта, приобретенная, как он туманно намекал, ценой нескольких жизней и написанная на малопонятном бирманском диалекте. Перевести ее мог только я, иначе бы меня не посвятили в план охоты за сокровищами. Мы должны были отправиться в Ленг вооруженными до зубов, убить туземцев, вставших на нашем пути, и вернуться в цивилизованный мир богатыми людьми. Я успокаивал совесть доводами, что получу знаний не меньше, чем богатств, и благодаря моим усилиям находка обретет научную ценность.
Хокинс и десять его товарищей собрали деньги на покупку
Нас повсюду преследовал злой рок. Припасы портились или бесследно исчезали. Все страдали от лихорадки. Проводники-туземцы, которых нам удавалось нанять или подчинить силой, вели по ложному следу, а потом убегали. Никто, кроме меня, не мог читать проклятую карту, но она оставалась непонятной, даже если удавалось разобрать слова. Б'oльшую часть времени я шел наугад, пытаясь найти дорогу по звездам.
Много раз мне казалось, что никто не вернется живым. Первым умер сумасшедший американец по фамилии Джонс, постоянно носивший с собой кнут и похвалявшийся, будто он археолог. Мы нашли его тело в палатке — распухшее в полтора раза, с лицом, объеденным пиявками длиной в фут.
Один за другим гибли остальные: в результате несчастных случаев, от болезней и отравлений. Южноафриканец Гутцман ночью получил дротик в шею. Голландец Ван Эйзен попытался сбежать с остатками еды и чистой воды, и Хокинс застрелил его в спину, потом убил возмутившегося малайца, а заодно и матроса-индийца — из принципа. Еще одному англичанину, Ганну, перерезали горло, чтобы не кормить лишнего едока.
Благодаря своим способностям я не сомневался, что нужен Хокинсу живым. В конце концов нас осталось двое — оборванные и исхудавшие, мы продолжали брести в юдоли безвременья, боли и страха, подобно живым мертвецам.
Но вот мы вышли из джунглей и поднялись на продуваемое всеми ветрами плоскогорье. Казалось, путешествию не будет конца. Я уже не имел ни малейшего понятия о том, куда мы идем, лишь раз за разом делал вид, что сверяюсь с картой, чтобы Хокинс меня не убил. Каждую ночь мне снилось черное неприступное плато Ленг, его руины и рукотворные пещеры — возможно, древнее самого человечества, как и проклятия чан-цзо.
Не знаю, что снилось Хокинсу. Его речь становилась все менее связной, не считая моментов, когда он угрожал мне смертью, если я откажусь от нашей цели. Вскоре стало очевидно, что он тронулся умом и мне грозит то же самое, если не удастся избавиться от его общества.
Я тоже ворочал мозгами с трудом, но все-таки придумал простой выход из положения. Упав на землю, я отказывался вставать, как ни вопил Хокинс, как ни грозился вышибить мне мозги выстрелом из пистолета. Я сказал, что умираю и пуля станет избавлением. Однако давать мне избавление он не собирался. Вместо этого вынудил перевести все названия, что стояли на карте. Писать было нечем, кроме шипа колючего растения и собственной крови, но я все сделал. Удовлетворенно рассмеявшись, Хокинс сунул карту в карман, забрал последние припасы и предоставил меня моей судьбе на бескрайней голой равнине.
Так мы расстались. Преднамеренно исказив направление, я надеялся, что Хокинс в конце концов придет в гости к самому дьяволу. Он же, естественно, предполагал, что я через пару дней стану добычей стервятников.
Но он просчитался. Обезумевший от лихорадки и голода, одержимый жуткими видениями, я бродил много дней или даже недель, пока Бог не смилостивился и не вывел меня на лагерь кочевников. К белому человеку они отнеслись гуманно — отвезли на верблюде в китайскую провинцию Синьцзян, где передали торговцу, а тот, в свою очередь, — миссионеру.