Невеста „1-го Апреля“

Шантеплёр Гюи

Не поддаваясь дружеским настояниям, он одиноко возвращался в „голубятню Сен-Сильвера“, по контрасту чересчур угрюмую и чересчур пустую, но где он был свободен от белого галстуха и светской болтовни.

Сегодня, увы! совсем не нужно было выдумывать предлоги, чтобы отказаться от ласковых приглашений г-жи Фовель. Странная идея покинуть деревню в июле месяце при 35° в тени, чтобы очутиться в атмосфере раскаленного асфальта! А Сюзанна? Почему она осталась в Кастельфлоре, когда ей было бы так естественно сопровождать Колетту? Конечно, она побоялась пропустить „garden party“ у Сенвалей, „five о’сlоск“ у Понмори, или одну из тех прогулок в шумной толпе, приключения которых она несколько раз блестяще, в тоне живом и игривом описывала Мишелю в своих письмах.

Письма, которым иные, несколько чуждые французскому языку обороты придавали особенную прелесть, письма, не лишенные ума, которые часто каким-нибудь удачным словом, меткой характеристикой, неожиданной проницательной оценкой какого-нибудь положения вызывали улыбку на уста того, кто их получал. Письма, не лишенные также сердечности, там где говорилось о Колетте и об обоих малютках, с милыми нежностями, но все таки письма легкомысленного ребенка! Письма девочки, веселившейся накануне, которая будет веселиться завтра и которая торопится заменить какую-нибудь часть фразы тремя восклицательными знаками, чтобы тотчас же снова идти веселиться. Ни одного разумного проекта, ни одного серьезного рассуждения, ни одного намека на будущее! Иногда Мишель сердился на Колетту за ее досадное влияние своим легкомыслием на эту розовую бабочку. Там, однако, в течение своего спокойного путешествия, в стране, не всегда возбуждающей удивление, но прелесть которой наполняет душу теплотой, молодой человек дал себе слово быть терпеливым и добрым, скрывать под постоянным благодушием, вниманием и заботами равнодушие, леденившее его. Он собрал в своем сердце, за неимением любви, целые сокровища снисходительности, за отсутствием элементов положительного счастья — то, что составляет первое отрицательное условие его, — мир душевный.

Вдоль фиордов, под голубым сиянием дня и белыми сумерками арктических ночей, между расплывчатыми и неуловимыми реальностями страны, где предметы и люди кажутся иногда призраками некоего исчезнувшего мира, образ Фаустины не покидал его.

Засохшая земля стучала под копытами лошадей, громадные тучи пыли поднимались, затем мало-помалу падали вновь на прежнее место, так как слишком спокойный воздух не мог осилить их тяжести. Синева неба постепенно бледнела у горизонта, где сливались в опаловые оттенки дали, зелень полей, засеянных овсом, и желтизна ржи. Над обильно сочными цветами, густо разросшимися среди колосьев, кружились нежные и золотистые при сиянии дня насекомые, похожие на произведения ювелира.

Мишель сильно любил в своем раннем детстве голоса стрекоз. Долго он не знал настоящего происхождения этих звуков, и когда он ложился в траву, чтобы лучше их слышать, он объяснял следующим образом свою ленивую позу: „Я слушаю, как поет солнце“… И в этот летний день „солнце пело“, и в его пронзительных звуках чувствовались как бы сверкающие жала; но Мишель, став взрослым, не находил более прелести в его пении. Он думал, что самые светлые лучи гаснут, как только они проникают в некоторые жилища, подобно тому, как самые юные лица внезапно становятся мрачными, попав в угрюмую среду.

Даран был в отсутствии, он проводил время в Кентукки у своего отца и должен был переехать в свой маленький домик в Ривайере только в сентябре.

Мишель принялся думать о теплом гостеприимстве Рео с желанием пойти постучаться в виллу „Ив“ и попросить себе места за столом маленькой семьи в этот одинокий вечер.

Башня Сен-Сильвера показалась на повороте дороги; вскоре карета остановилась у решетки. Между тем как слуги завладели чемоданами, Тремор вошел в сад. Цветущие лианы, казалось, переплетались здесь, чтобы защищать волшебный сон „Спящей Красавицы“; путешественник нашел, что вся эта дикая и буйная растительность, которую он однако любил, придавала входу в его жилище вид запущенности.

Он поднялся по аллее, густые неподстригаемые деревья которой пропускали на землю ослабленный бледно-изумрудный свет. Мишель воображал себе развалины заколдованного замка под влиянием этой аллеи дикого сада, как вдруг за крутым поворотом, где шпалеры зелени были

ниже, он увидел входную дверь башни. У входа, как бы в рамке из серого камня, звездообразно убранной лютиками, Сюзанна с Жоржем и Низеттой ждала его. Маленькие ручки обвились вокруг тальи мисс Северн, две курчавые головки прижались к складкам ее платья, а большая кузина улыбалась приветной улыбкой, спокойной, но, казалось, расцветшей на летнем солнце, подобно всем этим цветам, которые украсились и окружили ее, приветствуя. И внезапно, в свете причудливого чувства контраста Мишелю показалось, что нет ничего естественнее, как найти здесь, посреди вьющихся цветов, стремящихся в высь, к небу, эти маленькие детские ручки и эту улыбку молодой девушки. Это была не невеста, будущая супруга, приветствуемая с волнением и радостью, но это были — на пороге, который он привык находить пустынным — жизнь и веселье, явившиеся в образе этих трех молодых и радостных созданий; это были сияющие глаза, протянутые руки, смех, готовый брызнуть.

— О, как вы добры, — пробормотал он, дружески пожимая руки мисс Северн.

В рабочем кабинете Сюзанна рассказала целую массу мелких новостей. Она отказалась ехать в Париж, чтобы присутствовать на завтраке у Рео, а также, чтобы угодить Низетте, и к тому же в это время не стоило ездить в Париж. Поэтому, так как Колетта и Роберт должны были вернуться только завтра, ей пришла мысль встретить своего кузена в башне Сен-Сильвера, и она завладела вместе с малютками голубятней; Антуанетта, старая няня, воспитавшая Мишеля и Колетту, чувствовала себя как бы бабушкой обоих детей последней и попросила позволения принять участие в затее.

— Кажется, что так более прилично, — заключила молодая девушка.

Мишель смотрел вокруг себя; все руанские китайские вазы были полны роз; на письменном столе овес и широкие полевые маргаритки высовывались в виде тонкого снопа из зеленой бронзовой вазы.

Сюзанна ответила на его взгляд.

— Это мы разорили сад… О! как красив этот ваш девственный лес.

Низетта ходила от букета к букету, указывая своему дяде все цветы, собранные ею самой. Жорж овладел толстой книгой и перелистывал ее подле окна.

— Вы не сердитесь, Мишель, что мы осквернили святилище?

— Напротив, я очень счастлив и очень вам благодарен.

Он вышел из комнаты на несколько мгновений, чтобы отдать приказания.

В буфетной, в компании Жакотты, Антуанетта пила чашку молока.

— Прелестную жену получите вы, Мишель! — сказала она. — Все ее любят.

Вместо всякого ответа Мишель улыбнулся. Он не вспоминал совсем о письмах, светская легкомысленность которых его часто раздражала; он забывал, что Ривайер был еще усеян замками и виллами, где маленькая собирательница свежих цветов смеялась и танцевала все лето; он помнил только, что у двери его дома встретило его веселое личико и что искусная женская рука разукрасила букетами его рабочий кабинет.

Когда он возвратился, Сюзанна рассматривала ковровые вышивки.

— Ваша голубятня прелестна! — сказала она.

— Однако немного скучна.

— Нет скучных жилищ, Мишель, есть скучные люди, и только.

Мишель взял на руки Низетту и повел Сюзанну из комнаты в комнату, благодушно рассказывая ей происхождение старой мебели, подробно вскрывая ее старинную красоту.

— Вы не страшились бы жить в этом старом жилище? — спросил он, забавляясь видом мисс Северн, такой молодой и такой современной, в амбразуре окна, где она уселась, играя прялкой.

— Три месяца в году? Нет, совсем нет. Это настоящий музей, которым я буду гордиться. И Кастельфлор так близок!

— Сюзи останется навсегда в Кастельфлоре, — заявила Низетта в сознании своего всемогущества.

Жорж, понимавший больше, презрительно улыбнулся.

— Глупая, — сказал он, — Тонти не захочет.

Обход башни Сен-Сильвера продолжался.

Внизу, в первом этаже, находилась обширная, круглая, еще не меблированная зала.

Мишель, смутно недовольный при намеке Сюзанны о близости Кастельфлора, сделал усилие и дружеским тоном сказал: