Невеста Борджа

Калогридис Джинн

— Ваше высочество, — сказала стрега, наконец-то обратившись ко мне. — Вы пришли сюда, дабы узнать что-то о своем будущем.

— Да, — нетерпеливо откликнулась я.

Стрега ответила серьезным, степенным кивком. Достав из ящичка стола колоду карт, она положила их на черный шелк между нами, опустила поверх них руки и принялась негромко молиться на языке, которого я не понимала. Затем она одним отработанным движением развернула их веером.

— Давай, юная Санча. Выбирай свою судьбу.

Меня затопило веселое возбуждение,

смешанное со страхом. Я с трепетом взглянула на карты, протянула дрожащую руку, потом коснулась пальцем одной из карт и тут же отдернула руку, словно ошпаренная.

Я не хотела выбирать именно эту карту, однако знала, что судьба выбрала ее за меня. Моя рука на мгновение нерешительно зависла в воздухе, потом я сдалась, взяла карту со стола и перевернула.

Изображение на ней заполнило меня ужасом: мне хотелось зажмуриться, стереть это изображение, но при этом я не могла оторвать от него глаз. Это было сердце, пронзенное двумя мечами, которые вдвоем образовывали большую серебряную букву X.

Ведьма спокойно взглянула на карту.

— Сердце, пронзенное двумя мечами. — Я задрожала.

Стрега взяла карту, собрала колоду и убрала ее в ящик стола.

— Дай мне руку, — велела она. — Нет, левую. Она ближе к сердцу.

Она взяла мою ладонь обеими руками. Ее прикосновение было приятным, пальцы — теплыми, несмотря на царящий здесь холод, и я начала расслабляться. Некоторое время стрега напевала себе под нос какую-то мелодию без слов, устремив взгляд на мою ладонь.

Внезапно она выпрямилась, все еще продолжая сжимать мою руку, и взглянула мне в глаза.

— Большинство людей в основном добрые или в основном злые, но ты наделена обеими силами. Ты хочешь говорить со мной о незначительных вещах, о браке и детях. Я же теперь скажу тебе о вещах куда более великих. В твоих руках судьба людей и целых народов. С оружием, заключенным в тебе, — с добром и злом — нужно уметь обращаться, и каждое из них следует применить в должный срок, ибо они изменят ход событий.

Пока она говорила, перед моими глазами пронеслись пугающие видения: мой отец, в одиночестве сидящий в темноте; старый Ферранте, что-то нашептывающий в сморщенные уши анжуйцев в своем музее, смотрящий в их незрячие глаза… и его лицо, его фигура превратились в мои. Это я стояла на цыпочках, прижимаясь телом к мумифицированной коже, и шептала…

Я вспомнила о том мгновении, когда мне страстно хотелось заполучить меч, чтобы перерезать горло отцу. Я не хотела власти. Я боялась того, что могу натворить, располагая ею.

— Я никогда не прибегну к злу! — возмутилась я. В голосе стреги прорезались жесткие нотки.

— Тогда ты обречешь на смерть тех, кого любишь сильнее всего.

Я отказывалась воспринимать это чудовищное заявление. Вместо этого я вцепилась в свою маленькую наивную мечту.

— Но как же насчет брака? Буду ли я счастлива с моим мужем, Онорато?

— Ты никогда не выйдешь замуж за Онорато. Увидев,

как задрожали мои губы, ведьма добавила:

— Ты сочетаешься браком с сыном самого могущественного человека в Италии.

Мой разум лихорадочно заработал. Кто это может быть? В Италии нет короля; страна разделена на множество группировок, и ни один человек не обладает достаточной властью над всеми городами-государствами. Венеция? Милан? Не имеющая себе равных Флоренция? Союз между этими государствами и Неаполем казался маловероятным…

— Но я буду любить его? — не унималась я. — У нас будет много детей?

— Ни то, ни другое, — ответила стрега со страстностью, доходящей до жестокости. — Будь очень осторожна, Санча, или твое сердце уничтожит все, что ты любишь.

Я ехала обратно в замок в молчании, потрясенная и оцепеневшая, словно жертва, захваченная врасплох и в мгновение ока погребенная под пеплом Везувия.

КОНЕЦ ЛЕТА 1492 ГОДА — ЗИМА 1494 ГОДА

Глава 3

Через неделю после моего визита к стреге меня оторвали от завтрака ради аудиенции у короля. Настойчивое повеление было столь внезапным, что донна Эсмеральда одевала меня в большой спешке, хотя я настояла на том, чтобы надеть подаренный Онорато рубин, штрих великолепия на фоне общей растрепанности. И вот мы предстали перед моим дедом. Свет утреннего солнца лился через сводчатое окно, расположенное сбоку от трона Ферранте; мраморный пол сверкал столь ослепительно, что я заметила моего отца лишь тогда, когда он сделал шаг вперед. Рядом с королем находился лишь он один; более в тронном зале никого не было.

В последнее время здоровье Ферранте пошатнулось, и его обычный румянец приобрел темно-красный оттенок, приводя его в дурное расположение духа. Но этим утром, когда я поклонилась ему, он улыбался.

— Санча, у меня замечательные новости. — Его слова эхом отразились от сводчатого потолка. — Тебе известно, что мы с твоим отцом уже некоторое время пытались укрепить связь между Неаполем и папским престолом…

Я знала. Мне с детства твердили, что Папа — наша лучшая защита против французов, которые никогда не простят моему прадеду поражения, нанесенного им Карлу Анжуйскому.

— Проблема заключалась в том, что его святейшество, Папа Александр, предназначил обоим своим сыновьям судьбу священников… как там их зовут?

Ферранте нахмурился и повернулся к моему отцу. Я знала эти имена еще до того, как герцог успел хотя бы открыть рот. Я даже знала имя Папы, который до его избрания звался кардиналом Родриго Борджа.

— Чезаре шестнадцати лет от роду и Джофре одиннадцати лет.

— Да, Чезаре и Джофре. — Лицо короля просветлело. — Итак, нам наконец-то удалось убедить его святейшество, что с его стороны будет мудро связать себя определенными узами с Неаполем. — Он с гордостью провозгласил: — Ты обручена с сыном Папы.