Невеста Франкенштейна
Шрифт:
В зале раздался крик. Какой-то джентльмен уронил стул, выводя из зала даму. У возвышения, на котором стояла Мария, собралась целая толпа. Певица выпрямилась.
— Я оказалась совсем в другом месте, — продолжала она. — Там меня били и выгоняли на улицу — требовали, чтобы я им пела. Говорить я не могла. Ничего не могла сказать. Не знала слов. Виктор оставил меня без слов.
Какой-то джентльмен уже стоял на сцене и возмущенно обращался к Уиллеру. Но тот продолжал беспомощно сидеть на стуле, обхватив голову руками. Я поднялся, около меня стоял Габриэль Мортимер. Мы взялись за руки и пошли вперед, к Марии, готовые прорываться через толпу, если это потребуется.
— Я все-таки отыскала слова, хоть и не могла произнести их. Они появились из пустоты, из ничего, потому что и сама я была ничем. У меня не было начала… был только Виктор… и какие-то тени в моем сознании… Просто тени, поле и мать… улицы большого города, какой-то человек… и темная вода, которая затягивает меня куда-то вниз.
Мы все: Мортимер, миссис Джакоби и я — остановились на подмостках, так как Мария вытянула вперед руки, будто она была режиссером всего этого действия. Затем она произнесла своим ясным и чистым голосом, как будто вняв наконец голосу разума:
— И вот вы, лорды, леди и джентльмены, теперь меня слышите. Я говорю, но все равно я — ничто. Виктор Франкенштейн сотворил меня из ничего. Он попытался меня убить, потому что я — ничто. А теперь я разрушила всю его жизнь, разрушила его семью, работу и его самого. Да, он скоро умрет.
Тут она залилась смехом, легким и веселым, как будто кто-то произнес милую шутку. Но смех этот становился все сильнее и сильнее, он был все менее контролируем, а мы с Мортимером, увлекая за собой миссис Джакоби, тем временем поднялись на сцену. Пожилая леди вдруг оттолкнула мою руку и бросилась к Уиллеру со словами:
— Прекрати это! Останови сейчас же! Что ты с ней делаешь?!
Но он только повернулся к ней и ответил странным, каким-то гортанным голосом:
— Я с ней ничего не сделал. Это она… посмотрите, что она сделала со мной!
Тем временем я схватил Марию за руку, крикнул миссис Джакоби: «Идемте!» — и мы, проталкиваясь через толпу, увлекли певицу к двойной двери в конце помещения и смешались с толпой, выходившей из зала. Я, насколько позволяла ситуация, осматривался, пытаясь найти глазами родителей Виктора, но в царившей неразберихе сделать это оказалось невозможным. Пока мы с трудом прокладывали себе дорогу через толпу, находились такие, кто, увидев рядом Марию, с ужасом шарахались в сторону. Однако в большинстве своем те, кто последовал за нами, толкались и выкрикивали вопросы: «Это правда? Все так и было? Что же произошло на самом деле?»
Нам все-таки удалось каким-то образом миновать двери, и тут, прямо у входа в зал, мы увидели высокого худого человека в черном, не потерявшего присутствия духа и, как оказалось, готового помочь нам в сложившейся ситуации. Он быстро взял меня за руку и спокойно и уверенно повел нас всех за собой. Мы с Марией и миссис Джакоби прошли еще через одну комнату, затем, быстро проскочив в какую-то дверь сбоку, пошли по пустому коридору. Мортимер куда-то исчез: по-видимому, толпа его оттеснила, хотя не исключено, что он отстал намеренно. Проведя нас по коридору, незнакомец указал еще на одну дверь, через которую и вывел нас троих в узкий переулок.
— Ну вот мы и ускользнули от них, хотя боюсь, что не надолго. Я возьму экипаж, — сказал он и поспешно удалился. Мы остались в темном, холодном переулке, однако наш спаситель вскоре появился, как и обещал.
Единственное, о чем я мог сейчас думать, — как бы поскорее исчезнуть и оказаться
— Ты говорила правду, Мария? Или все сказанное тобой было злой выдумкой?
Певица ничего не ответила, так как к этому времени уже подошел экипаж, и облаченный в черное джентльмен, посланный нам во спасение, высунулся оттуда и проговорил:
— Умоляю вас, садитесь быстрее!
Мы так и сделали и сразу же помчались в направлении, которое, похоже, заранее было выбрано незнакомцем и согласовано с возницей. Мы с миссис Джакоби сидели по обе стороны от Марии, а незнакомец — напротив. Человек этот, как я теперь мог рассмотреть, был приблизительно лет тридцати пяти. На удлиненном лице его, приятном и умном, виднелись следы оспы. Его довольно длинные волосы прикрывали уши. Взгляд темных глаз располагал к доверию.
— Сэр, я благодарен вам за помощь, — сказал я. — Могу я узнать, куда мы направляемся и почему вы решили нам помогать?
— Меня зовут Симеон Шоу. Я викарий церкви Святого Михаила и всех ангелов, расположенной вблизи Спитал-филдз. Если в том, что рассказала эта молодая дама, есть хоть доля правды, то ее слова позволят нам понять очень многое в вопросах, касающихся души.
Я почувствовал, как сидевшая рядом со мной миссис Джакоби тяжело вздохнула. Силы пожилой дамы были на исходе, а ее диалог с собственной душой и вовсе утих.
— Думаю, сэр, нам лучше отправиться сейчас на Рассел-сквер, — сказала она. Затем, обернувшись к подопечной, добавила естественным и спокойным тоном: — Мария, тебе бы хотелось поехать домой?
Миссис Джакоби никак не показала своего удивления, когда молодая женщина голосом усталым и безразличным, но все же чистым и приятным ответила:
— Это слишком опасно. Скорее всего, там соберется толпа, которая может наброситься на меня и растерзать как ведьму или убийцу.
Я со своей стороны был крайне изумлен. Если Мария находилась в трансе, как же теперь она могла помнить то, что говорила? Однако миссис Джакоби сухо ответила:
— Я очень рада, Мария, что обретение голоса никак не изменило твою натуру. Ты всегда думаешь в первую очередь о себе.
Мария на это ответила:
— О ком же еще я могу думать? Теперь-то вы знаете мою историю. У меня нет совести и нет души.
Симеон Шоу поспешно прервал этот необычный диалог.
— Я пришел сегодня на демонстрацию, заинтересовавшись вопросом, можно ли с помощью гипноза обнаружить в человеке душу, ибо мне известно, что, находясь в состоянии транса, человек может стать ближе к Богу. То, что я услышал, мисс Клементи, очень сильно меня заинтересовало. Я не уверен, что понял суть происходящего: был ли это отрепетированный заранее номер, выдумка в стиле ужасов или что-то иное. И все же я озадачен, ошеломлен! Я чувствую, что за этим скрывается какая-то тайна и что в вашем рассказе есть доля правды.