Невеста Горного Князя
Шрифт:
— Что ты ищешь в земле?
Он вздрагивает, вытирает лицо от пыли, но рукав рубашки грязный, и толку от этого мало, только серые разводы на лице.
— Ты кто такая? Шла бы ты, красавица, тут потолки слабые, Мартич на подпорки дерева хорошего жалеет. Давай выведу тебя из штольни… Кто ж тебя запустил только…
Она смеется.
— Никто меня не запускал, это я вас иногда пускаю! Я владею этими горами!
Женщина
— Привиделось, вестимо, — бормочет он, и продолжает работать, — наверное, воздуха мало, надо в следующий раз пичугу взять.
Красавица эта — не Амалия, но весьма на нее похожа. Снова стоит за спиной у молодого мужчины.
— Так что ищешь ты в штольне, зачем идешь в гору?
— Ишь ты! — вздрагивает он и косится на канарейку в клетке. Птичка чирикает не переставая.
— Мне интересно, мастер.
— Шла бы ты, вчера тут обвал случился, в соседней штольне. — ворчит он и продолжает работу.
— И в этой случится, если не ответишь, — она касается стены рукой и та начинает вибрировать. Мужчина вздыхает, откладывает кирку и говорит:
— По оброку хоть змеевик надобно, что красивое поделочное найдет, уже хорошо. Ценится внизу, в равнинах. Ну а я хочу розовый турмалин найти, да выкупить свою невесту из неволи. Редкий в этих горах камень, за него вольную дадут.
— Хочешь, дам тебе вольную? Как тебя зовут?
— Матей Олдрич. А ты,девица, кто Дух аль призрак?
Она вздыхает, а после смеется, да так, что ей вторят стены. Она манит горняка за собой, и уводит сквозь стены в каменный мир. Там мята из нефрита и трава из малахиты, рубиновые розы и турмалиновый миндаль. Он трогает самоцветные чудеса и вздыхает:
— Эх, Эмме бы показать, да кто ж ее отпустит…
— Останешься со мной на ночь — бери что хочешь, любые каменья. Все, что угодно.
Он молчит.
— Нет. Я понял, ты — Хозяйка этих Гор. Но грош мне цена, если так я поступлю. Лучше руки сорву, но добуду камень сам. А так — обман. Не по мне это.
— Ты ведь гнева моего не боишься, — женщина не спорит, она знает.
— Что мне гнев твой, Владычица, после плетей у князя Мартича? Ты стихия, а он безумный и жадный человечек с властью в руках. Это куда страшнее. Зачем тебе я, обычный горняк? Тебе, всесильной?
— Силу сложно держать без цели. Иногда я владею горами, а иногда горы мной. Долгие годы хочу я дочь, но для этого нужен человек.
Матей
— Ты же можешь все, что стоит тебе создать ее как цветок? Свою Дочь гор, только имя ей дай. Я вот хотел бы дочку Амалией назвать… Правда Эмма говорит, что девочку назовет Виола. Прости, Владычица. Я помог бы тебе, если б смог полюбить… А так — не дело оно.
Она отламывает лепесток цветущего миндаля.
— Держи, мастер. Это тебе на свободу. Но только не ходи больше в гору. Утащу.
Маленькая девочка в зеленом платье резвится у останца.
— Не уходи далеко, Амалия, — серьезно говорит женщина.
— Не уйду, мам! Я от тебя не уйду!
Женщина грустно смотрит в сторону гор. Сила так и осталась у нее, девочка стала хоть и любимой дочкой, но не спасением.
— Ты ходишь в штольни, — не спрашивает, утверждает Мать Гор.
— Да, матушка, — кивает юная девушка, потупив бедовые зеленые глаза. Женщина вздыхает, и вдруг с каким-то озорством произносит:
— Увидишь там Олдрича — помоги. Хотя сейчас, у него уже, должно быть внуки… Да и велела ему в гору не ходить, чтоб душу мне не травил.
Амалия стоит у останца и держит в руках ландыш из лунного камня, улыбается тепло и нежно. Вокруг нее еще каменные цветы.
— Ты Дочь Гор? — произносит подошедший Штефан. — Бабушка рассказывала про тебя сказки, а дед говорил, что Горы всегда помогут Олдричу.
— Так ты тоже внук Матея Олдрича?
— Да, так и есть. Можешь дать мне цветок? Мне нужно для свободы.
— Мне он дорог, но — держи.
Штефан прячет ландыш в сумку и уходит.
Высокие сводчатые пещеры с друзами кристаллов, в стенах мерцают жлы самоцветов.
— Ты влюбилась, дочь, — устало произносит Владычица. — Это плохо.
— Почему, матушка?
— Любовь, жизнь и магия текут как река, только вперед. Ты же слишком уязвима без силы. Одна лишь красота — защита слабая.
— Алеш защитит меня!
— Люди не вечны, дочь. Ты забываешь об этом. Вечны только горы…
Девушка улыбается.
— Так отдай Олдричу силу гор, матушка. Я не могу ее принять, но может, человек сможет?