Невеста из империи Зла
Шрифт:
«Возьму его под опеку и научу плохому», — решил он. Это была его месть всем тетушкам мира.
Москва навалилась на них как лавина. Вроде бы сто раз видели ее по телевизору и на фотографиях, вроде бы представляли, как все должно выглядеть, но действительность оказалась совсем другой.
Всю дорогу до общежития Алекс и Бобби не отлипали от окна автобуса.
— У них вообще нет рекламы!
Алекс ошарашенно кивал. Не было ни придорожных щитов, ни уличных экранов. Зато в избытке имелись плакаты: «Миру — мир!», «Слава рабочему
Дома были другие! Многоэтажки, похожие на обувные коробки, чуть поближе к центру — массивные здания сталинского классицизма, еще ближе — старинные особняки, переделанные под конторы различных ведомств.
И ни одной знакомой марки машин на улицах!
«Другая планета!» — пронеслось в голове у Алекса.
— Смотри, смотри! — возбужденно зашептал Бобби, показывая на стайку девушек у остановки.
— О! Симпатичные! — оценил Алекс.
Насчет русских женщин он читал самые разные вещи. В одной книге говорилось, что все они коренастые, широкие в кости и толстые. В другой — что русские, как и вообще славянки, весьма красивы. Оказалось, что правы и те, и те: молодые девушки действительно были очень милы. Но вот красивых женщин среднего и пожилого возраста что-то не было видно.
«Ну, средний и пожилой возраст нас и не интересует», — подумал Алекс. Пока что Москва ему нравилась.
Комендантша студенческого общежития, грудастая и задастая, как шумерская богиня плодородия, выдала вновь прибывшим ключи от комнат.
— Вы будете жить по двое, — сказала она, сверяясь со списком. — Так… Вас тут нечетное количество… Значит, последний по алфавиту будет жить с нашим студентом.
Последним по алфавиту шел как раз Алекс.
— Ну вот! — вздохнул Бобби. — А я хотел с тобой поселиться…
Алекс пожал плечами:
— Да ладно! Все равно мы через стенку друг от друга будем.
— Мы вас подселим к Мише Степанову, — разъяснила ему комендантша. — Он у нас комсомолец, отличник и активный общественник. Так что можете ни о чем не беспокоиться.
— Не буду, — пообещал Алекс. Хотя, если честно, он предпочел бы обладателя менее роскошной репутации: активные общественники никогда не внушали ему доверия.
Ховард несколько раз хлопнул в ладоши, призывая группу к вниманию:
— Сейчас распаковывайтесь, принимайте душ и идите спать. Кто хочет, может немного прогуляться по городу. Схема метро у всех есть?
— Есть… — нестройно отозвались студенты.
— Вечером, в шесть часов, собираемся в первом корпусе, в комнате триста четыре. Это международный отдел нашего института. Я ознакомлю вас с расписанием и дам кое-какие инструкции.
Алекс поднял руку:
— А где здесь ближайший «Макдоналдс»?
Ховард улыбнулся:
— Здесь вообще нет фаст-фуда.
— Что, серьезно? — растерянно произнес Алекс. — А где же тогда питаться?
Ховард посовещался с комендантшей.
— Через дорогу имеется круглосуточная
Перспектива готовить самому Алекса не вдохновляла. Из всего многообразия кулинарных рецептов он знал только один — как из подручных средств состряпать хот-дог: покупаешь сосиску и булку, вставляешь одно в другое, поливаешь кетчупом и ешь.
— Ты куда сейчас? — спросил Алекс у Бобби, когда они, сгибаясь под тяжестью чемоданов, направились к своим комнатам.
— Спать! — отозвался тот. — Устал сильно.
— А я на разведку. Надо вызнать, что тут есть съедобного в гастрономе.
ГЛАВА 3. ЯДОВИТЫЕ ПЕЛЬМЕНИ
Студент Миша Степанов терпеть не мог иностранцев.
Поначалу, когда его только-только поселили в иностранном секторе общаги, он был на седьмом небе от счастья. Как-никак своя комната, санузел, который делишь лишь с соседом по блоку, из окошка — вид на девушек-физкультурниц. Красота!
Да и, кроме того, престиж, уважение! Все-таки к иностранцам допускают только самых надежных и проверенных.
Миша не мог похвастаться ни влиятельными родственниками, ни богатством гардероба, ни московской пропиской. Единственное, что дали ему родители — скромные учителя из города Пучеж, — это воспитание в духе марксизма-ленинизма. Мише не было и семи лет, когда мама определила его будущую стезю: «Вот вырастешь — поедешь в Москву учиться на руководителя».
Все так и вышло.
В институт Миша поступил с первой попытки, и вскоре руководство его заметило и полюбило, как родного.
— Тебя, Степанов, мы будем бросать на самые напряженные участки, — сказал ему секретарь комитета комсомола. — С нового учебного года переедешь в иностранный сектор общаги: будешь помогать иностранцам проникаться нашей прогрессивной идеологией.
Миша рьяно взялся за дело, но… не тут-то было.
Иностранный сектор был укомплектован в основном ребятами из стран третьего мира. Учеба в СССР была престижной, поэтому лидеры прокоммунистических стран присылали туда либо ударников социалистического труда, либо собственных детей и внуков. Но зачастую они были далеко не самыми блестящим студентами.
С первым же соседом по блоку, парнем из Центральной Африки, возникли такие проблемы, что Миша проклял день, когда согласился работать с «заграницей».
Соседа звали Дэвид Кокунада, и по-русски он знал всего три слова: «девочки», «водка» и «расист».
Каждое утро у него начиналось со звуков тамтамов, мощного негритянского хора и криков экзотических животных.
— Дэвид, выключи магнитофон! — колотил кулаком в стену Миша. — Ну имей совесть, в конце концов! Шесть утра!
Но поколебать черного человека не было никакой возможности.