Невеста Субботы

Коути Екатерина

— Фло?

— Ну?

— Я вот что хотела спросить, — мнется сестра. — Ты как уехала в пансион, мне тоже влетело по первое число. Нора била меня и приговаривала, что это из-за меня ты продала душу сатане. И негры болтали всякое. Будто вы с Розой вызвали демона из ада и он наложил проклятие на весь наш приход… Ведь врали?

— Давай мы позже вернемся к этому разговору, — предлагаю я, но Ди скрещивает руки на груди и смотрит на меня строптиво.

— Скажи, что это враки, и вся недолга!

— Хорошо, —

соглашаюсь я, — скажу. Напомни мне послезавтра.

К тому времени я сумею объяснить себе, что же означает рой бабочек, пульсирующий, хлопающий крыльями поток, который вырывается из ржавого котла и, свившись в тугую спираль, растворяется в синеве майского неба.

* * *

В «Малый Тюильри» меня сопровождает мама и Дезире, которая предусмотрительно пристраивается на козлах, подальше от мадам Селестины. Бабушка обещает подъехать попозже, уже с готовым платьем, как только Нора закончит последние стежки на подоле.

Пока мама многозначительно помалкивает, я осматриваю знакомые с детства пейзажи. Повсюду видны следы запустения: усадьбы с выбитыми стеклами и провалившимися крышами, разобранные заборы, деревья, покореженные во время бомбардировки с реки. Там, где зеленели поля, на мили тянутся пепелища. Наконец вдали показывается дубовая аллея, а за ней — белые колонны господского дома. Я привстаю, чтобы получше разглядеть усадьбу, и отмечаю, что все здесь осталось прежним, словно с моего последнего визита миновала всего неделя, а не семь лет. Это меня ничуть не радует.

— Веди себя прилично, Флоранс, — снисходит ко мне мама и засыпает меня советами.

Говорить я должна в свой черед, не утомляя мужчин болтовней, держаться скромно, но так, чтобы никто не усомнился в наличии у меня хороших манер. Поскольку Жерар Мерсье берет меня в жены, несмотря на мой сомнительный фасад, это благодеяние не должно быть забыто. В моем лице он должен обрести самую послушную и безропотную спутницу, которая будет выполнять каждое его распоряжение, как если бы то была воля Божья.

— И без глупостей, пожалуйста, — добавляет мама.

После Того Раза она считает меня червивым яблочком, потому и суетится, чтобы навести на меня глянец.

Братья встречают нас у парадного крыльца. Жерар Мерсье изменился мало, разве что стал повыше ростом и раздался в плечах. Поклон его безупречно вежлив, улыбка светится радушием, но насмешка таится в уголках алых, изящно очерченных губ, над которыми двумя росчерками темнеют усики. И демонов в глазах не стало меньше.

— Мадам Фариваль!

Жерар целует руку Селестине, и она смотрит на него, как мне кажется, с некоторым кокетством, словно это ее дебют мы будем праздновать завтра вечером.

— Ах, мой милый мальчик! Так отрадно, что мы с вами возобновили брачные переговоры. Многое ведь изменилось за эти годы. Война, разруха…

— И только слово

джентльмена остается неизменным.

— Но джентльмена редко встретишь в наши окаянные дни! Не то что раньше. — Она промокает глаза платочком с черным кантом. — Вот покойный мсье Фариваль был истинным южным джентльменом, и нам всем так, так его не хватает. Если б не его гибель… — Ее голос дрожит, и последние слова тонут в потоке слез. Жерар сочувственно гладит ее по плечу.

— Ну-ну, мадам, утешьтесь. Мы тоже скорбим по мсье Эваристу, человеку безупречной жизни и высоких нравственных качеств.

Он переводит взгляд на Дезире, которая помогает кучеру снять с задка кареты наш багаж, и смотрит на нее так пристально, что она поневоле оборачивается. Из-под тиньона выбился локон, который она второпях пытается засунуть обратно. По контрасту с иссиня-черной прядью кожа Дезире кажется особенно светлой.

— Благодарю вас, Жерар, — всхлипывает мама. — Я тоже молю Бога, чтобы Он укрепил вас в свете выпавших на вашу долю испытаний. Каждый день я вспоминаю и смерть ваших родителей от лихорадки, и геройскую кончину Гастона…

— Не надо!

Гийом Мерсье стоит на крыльце, навалившись плечом на колонну, и взирает на нас сверху вниз, точно стервятник на кроликов. В отличие от брата, сохранившего мальчишескую легкость, Гийом погрузнел и состарился лет на двадцать. Лоб прорезали ранние морщины, щеки провисли брылами и противно колышутся, когда он опять выкрикивает: «Не надо!» Нечесаные волосы падают на расстегнутый воротник, кое-как прихваченный мятым шейным платком. Даже отсюда я чувствую, как от него разит перегаром вперемешку с тяжелым, кислым духом давно не мытого тела.

— Гийом тяжело воспринял смерть нашего брата, — со вздохом поясняет Жерар.

— Кто может его винить? — торопливо соглашается мама.

— Ничего, я о нем забочусь. И рад буду взять на себя все заботы о малютке Флоранс. — Жерар берет меня за руку, но не спешит ее лобызать. — Впрочем, не такая уж ты и малютка. Настоящая невеста. Моя невеста.

— Ты ничуть не изменился, Жерар, — говорю я первое, что приходит в голову. С крыльца доносится бормотание Гийома, но туда я стараюсь не смотреть.

— Да и тебя, Флоранс, я узнал бы издали. Ты очень четко выделяешься на светлом фоне, — говорит он и, пошарив в кармане, протягивает мне обтянутую шелком коробочку.

Беру ее с опаской. Прежнему Жерару, сорванцу, швырявшему в меня орехами, ничего не стоило бы засунуть в коробок таракана, чтобы послушать мои вопли. На что способен Жерар нынешний, я не могу предугадать. Наконец я поддеваю ногтем крышку, рассчитывая увидеть крем для отбеливания кожи. А вижу золотое кольцо.

— Сим я скрепляю нашу помолвку, — торжественно объявляет Жерар и кивает мне: — Надень его, милая.