Невеста
Шрифт:
— Вы очень к месту упомянули микроскоп, товарищ Волобуев, — медленно, будто раздумывая, начал Комаров. — Правда, вы произнесли это слово с осуждением. Напрасно. Микроскоп помогает людям проникнуть в суть многих явлений…
— Извините, я погорячился, — примирительно сказал Волобуев. — Разумеется, вы секретарь обкома и можете интересоваться любыми аспектами. Но поймите и мою обиду…
— Обижаться пока нечего, — заметил Комаров. — Кстати, на вашем месте я непременно заинтересовался бы Харламовым. Согласитесь, все-таки это странно: хулиган и склочник был членом бригады коммунистического труда!
—
— Что ж, спросим Воронина, — спокойно сказал Комаров. — Итак, Харламов вступил в вашу бригаду коммунистического труда…
— Нет, — будто отрубил Воронин.
— Как это «нет»? — переспросил Комаров. — Разве Харламов не вступил в вашу бригаду?
— Нет, — повторил Воронин. — Он нас… втянул.
— Втянул? — недоуменно переспросил Комаров.
— С него все и началось. Сначала мы были просто бригадой. Обыкновенной. А потом эта… кампания началась. За стопроцентный охват. Он в цехком пошел и принес эти… бланки. Обязательства. Давайте, говорит, заполним…
— Погоди, Воронин, — остановил его Комаров. — Все это не очень понятно. Получается, что вы эти обязательства брать не хотели, а он…
— Не так! — воскликнул Воронин. — Мы хотели. Бригада наша была хорошая, план ниже ста не давали. Решили, почему не заполнить? Почет будет, ну и все такое… Впрочем, я ведь вам уже все рассказал, Борис Васильевич, — бросил он с укоризной, — чего же снова…
— Верно, — кивнул Комаров, — но ведь я здесь теперь не один…
Воронин помолчал немного. На его худощавом лице еще резче обозначились скулы.
— Ладно, — он тряхнул головой, — начистоту — значит начистоту. Мы, когда бланки заполняли, думали, это так, для проформы. Как раньше жили, так и дальше будет. До сих пор без вымпела, теперь с вымпелом, вот и вся разница. Конечно, работать надо хорошо. Но мы и раньше неплохо вкалывали. А Володька на другой день говорит: «Мало»…
— Он потребовал увеличить план? — уточнил Комаров.
— Не в том дело! — покачал головой Воронин. — Ребятам показалось, что он в душу к ним залезть хочет… И мне тоже показалось, — добавил он негромко.
— Погодите! — Волобуев с размаху хлопнул ладонью по своей папке. — Теперь я уже просто ничего понять не могу! Что за околесицу ты несешь, Воронин?!
— Мы эти бланки вроде для проформы заполнили, — не обращая внимания на гнев своего начальника, продолжал Воронин, — а для него… Для него слово «коммунизм» как святое было. Он честный парень, Володька. Понимаете, честный!
— Кажется, понимаю, — жестко сказал Волобуев. Его лицо изменилось. Теперь на нем было просто невозможно представить себе веселую, заразительную улыбку. Глаза сузились. Нижняя губа брезгливо оттопырилась. — Кое-что понимаю, — продолжал он. — Но прежде всего скажу о другом. Не понимаю, где я нахожусь? Что тут происходит? Серьезные, авторитетные люди слушают какие-то сумбурные словоизлияния! Увидев здесь Воронина, я подумал, что он приглашен вместе со всеми остальными. Секретарь обкома вправе приглашать всех, кого считает
Комаров хотел что-то ответить, но Воронин его опередил. Схватившись руками за край стола, он перегнулся к Волобуеву и воскликнул:
— Да, да, писал! И только потом понял, что сподличал. Потом, когда она к нам пришла! — Воронин сделал движение рукой в сторону Вали. — Только тогда до нас дошло, что виноваты мы, кругом виноваты! Володька хотел, чтобы если ударник, то не только на работе — во всем! Чтобы о плохом в лицо говорить — не жаться, не трусить. Если в другой бригаде туго — на выручку идти. Если у кого жизнь не удалась, всем быть в ответе!..
— Успокойся, бригадир, сядь, — мягко сказал Комаров. — Иннокентий Гаврилович, — обратился он к Волобуеву. — Воронину удалось рассеять ваше недоумение?
Волобуев передернул плечами и демонстративно отвернулся.
— Наш разговор, — продолжал Комаров, — принимает излишне взволнованный характер. Товарищ Волобуев, видимо, опасается за престиж обкома. Что ж, постараемся быть сдержанными. Между прочим, мы условились, что прежде всего выслушаем товарища Пивоварова. Однако вы, Иннокентий Гаврилович, вмешались и, как говорится, взяли инициативу в свои руки. За то направление, которое принял разговор, в известной степени отвечаете и вы. Разумеется, я готов разделить с вами эту ответственность, — добавил он с легкой усмешкой. — Итак, мы слушаем вас, товарищ капитан милиции.
— Простите, — глухо сказал Пивоваров, поднимаясь со стула, — я буду говорить стоя, мне так легче… Насколько я теперь понимаю, всех интересует дело Харламова… Что ж, я скажу. Да, он совершил преступление. Все, что было с ним раньше, мне неизвестно. Я имею в виду то, о чем говорил сейчас товарищ Воронин. А преступление налицо. И закон, товарищи, — он сокрушенно развел руками, — есть закон. Разумеется, если бы у Харламова была другая характеристика с работы, суд, вероятно, квалифицировал бы преступление… несколько иначе. Закон это позволяет. Но когда, — Пивоваров повысил голос, и в нем зазвучали твердые, уверенные интонации, — когда вдобавок ко всему и на производстве обвиняемого аттестуют с самой плохой стороны…
— Простите, — прервал его Комаров, — кто именно аттестовал так Харламова?
— По требованию следователя, характеристику прислал отдел кадров, — снова вмешался Волобуев.
— Не-ет! — неожиданно тонким голосом и с хитрой улыбкой протянул Пивоваров. — Кадры, они, конечно, кадрами! Но мне ведь и вы лично звонили!
— Кто? — резко спросил Комаров.
— Вот он, товарищ начальник строительства, — оборачиваясь к Волобуеву, воскликнул Пивоваров и затем снова посмотрел на Комарова, прищуривая глаза и понимающе улыбаясь.